Надежда Толоконникова – это женщина, к которой, наверное, просто невозможно относиться однозначно. Одни называют ее ярой патриоткой России и одним из самых видных политических деятелей новой волны. Подобное суждение имеет право на жизнь. Как, впрочем, и мнение противоположной группы людей, которые называют ее психически неуравновешенной особой и самой обычной хулиганкой.

Так или иначе, в нашей сегодняшней статье мы постараемся воздержаться от каких-либо суждений и выводов по поводу личности данной политической активистки и попытаемся сдержано и непредвзято рассказать о ее жизни и судьбе. Где началась политическая карьера этой неординарной девушки? Какие акции и поступки заставили говорить о ней всю Европу. Обо всем этом – далее в нашей биографической статье.

Ранние годы, детство и семья Надежды Толоконниковой

Будущая политическая активистка появилась на свет в далеком и заснеженном Норильске. Буквально спустя год после появления дочери ее родители переехали в Красноярск, однако несколько лет спустя снова вернулись в Норильск. В раннем возрасте воспитанием девочки занималась преимущественно ее бабушка, но впоследствии родители также стали проявлять активное участие в жизни дочери.

Акция в зоологическом музее, в которой приняла участие и Надежда Толоконникова вызвала резонанс

С самых ранних лет Надежда Толоконникова отличалась экспрессивным характером и своеобразным взглядом на окружающие ее события. К числу главных достоинств нашей сегодняшней героини все ее знакомые причисляют редкое для современного мира умение не быть равнодушным к судьбам других людей и всего государства в целом.

Возможно, именно эти качества и предопределили всю дальнейшую судьбу Надежды Толоконниковой. Окончив общеобразовательную школу, будущая политическая активистка переехала в Москву, где уже вскоре поступила на философский факультет МГУ.

Некоторое время спустя наша сегодняшняя героиня познакомилась с молодым художником и политическим активистом Петром Верзиловым. Их политические и общественные взгляды во многом совпадали, а потому двое молодых людей очень скоро нашли общий язык. Вместе они путешествовали автостопом по Испании и Португалии, а после возвращения в Россию стали мужем и женой. В 2008-м году Надежда родила своему супругу дочь Геру. В этот период девушке было восемнадцать лет.

В конце 2000-х годов наша сегодняшняя героиня начала принимать активное участие в различных акциях, которые устраивала арт-группа «Война». Будучи на пятом месяце беременности Надежда Толоконникова приняла участие в скандальной сексуальной оргии, прошедшей в Биологическом музее им. К.А. Тимирязева. Данная акция была приурочена к президентским выборам в России и, по словам организаторов этого действа, должна была стать своеобразной саркастической пародией на происходящее в стране.

Пусси Райот, Pussy Riot, Алехина и Толоконникова, Собчак живьем

После данной акции девушку собирались отчислить из МГУ, однако впоследствии руководство университета изменило свое решение и все-таки оставило Толоконникову в числе студентов.

Впоследствии наша сегодняшняя героиня стала и дальше участвовать в различных политических акциях, которые проходили под эгидой арт-группы «Война», а также других общественных и политических организаций. Так, одной из наиболее известных акций протеста стало публичное изображение фаллического символа на Литейном мосту, а также так называемый «тараканий суд», во время которого активисты общественно-политической организации ворвались в здание Таганского суда и стали разбрасывать по всему залу тараканов. Смысл подобных кампаний сама девушка объясняла на своих страничках в социальных сетях. Таким образом, уже вскоре Надежда Толоконникова (или, как она себя сама часто называла – Надя Толокно) стала одной из самых популярных и читаемых блоггерш российского сегмента интернета.

Кроме того, политические акции нашей сегодняшней героини неоднократно отмечались различными премиями как в России, так и Европе.

В середине 2011-го года Надежда Толоконникова стала одной из участниц арт-группы Pussy Riot. Фактически единственной значимой акцией данного коллектива стал так называемый панк-молебен в Храме Христа Спасителя. Во время данного действа группа девушек исполнила в церкви фрагмент их собственной композиции «Богородица, Путина прогони».

Толоконникова из Pussy Riot в Специальном корреспонденте

Данная акция была прервана представителями силовых структур России. В результате Надежда Толоконникова и две другие участницы проекта Pussy Riot были задержаны и предстали перед судом. Проведенная акция в московском храме была расценена как хулиганство, совершенное на основе религиозной ненависти. Надежды была приговорена к двум годам лишения свободы и была отправлена в колонию общего режима.

Кроме того, в резолюции суда содержались утверждения о том, что участницы арт-группы страдают смешанным расстройством личности. В качестве одного из подтверждений этого приводился тот факт, что малолетняя дочь Надежды Гера неоднократно получала травмы из-за действий своей матери, а один раз даже получила линейный перелом теменной части черепа.

Суд над участницами группы Pussy Riot активно освещался представителями европейских и российских СМИ. В защиту Надежды Толоконниковой выступили многие известные звезды шоу-бизнеса, настаивавшие, как и сама задержанная, на том, что данная акция носила не религиозный, а политический характер. В частности, в поддержку Нади Толокно выступили такие звезды как Мадонна, Стивен Фрай, Red Hot Chili Peppers, а также многие другие российские и западные знаменитости.

Муж Надежды Толоконниковой Петр Верзилов с их общей дочкой

Кроме того, резолюции в поддержку участниц панк-молебна приняли различные политические и правозащитные организации. Так, авторитетная компания Amnesty International признала Надежду Толоконникову и других участниц арт-группы узницами совести.

В 2012-м году французское издание Le Figaro назвало девушку «Женщиной года». Год спустя российская радиостанция «Эхо Москвы» включила Толоконникову в список ста самых влиятельных женщин России.

Своеобразной поддержкой знаменитой участницы группы Pussy Riot можно назвать и тот факт, что Надежда неоднократно включалась в число самых желанных и сексуальных женщин России (по версии журнала Maxim) и всего мира (по версии портала AskMen.com).

Официальной датой рождения группы Pussy Riot считается 7 ноября 2011 года, когда в интернете был опубликован первый их клип. За короткое время участницы группы (состав и численность их постоянно менялись) успели выступить с короткими и крайне энергичными песнями в московском метро, на крыше троллейбуса, крыше здания напротив спецприемника №1 и даже на Лобном месте на Красной площади. На Красную площадь, к слову, вышли восемь девушек, все они были задержаны , две из них были привлечены к административной ответственности.

Акция, которую участницы группы назвали панк-молебном, состояла из двух частей. Первую часть Pussy Riot провели 19 февраля в Елоховском соборе во время, когда служба в нем не велась и прихожан было немного. Участницы группы сначала выступали бесшумно, но, как только попытались исполнить строчки из своей песни, были выведены из храма охранниками.

По словам протоиерея Всеволода Чаплина, этот эпизод не получил широкого освещения в СМИ, так как «девушки не успели пропеть кощунственные слова».

Вторая часть панк-молебна прошла 21 февраля в храме . Участницы в ярких платьях, с закрытыми балаклавами лицами поднялись на амвон (возвышение перед алтарной преградой или иконостасом) храма, где попытались исполнить песню «Богородица, а прогони» с хореографическим сопровождением, однако меньше чем через минуту их выгнали оттуда охранники.

Реакция на панк-молебен

Сказать, что произошедшее вызвало огромнейший резонанс, — ничего не сказать.

Профессор Московской духовной академии протодиакон Андрей Кураев в день выступления назвал акцию «законным безобразием» во время Масленицы — времени «скоморошества и перевертышей» и заявил, что на месте ключаря храма он бы «накормил их блинами, выдал по чаше медовухи и пригласил бы зайти вновь на Чин Прощения».

Правда, миролюбивую позицию резко осудил ученый совет академии, после чего сам протодиакон объяснил свои высказывания попыткой вступить в пастырский диалог и желанием «снизить градус кипения».

В свою очередь, тогдашний председатель Синодального отдела по взаимоотношениям церкви и общества заявил, что действия группы по отношению к православным святыням — кощунство (к слову, участники панк-группы обогатили русский язык термином «кощунницы»). По мнению Чаплина, их поступок разжег «рознь между верующими и неверующими», а «нам, православным христианам, был брошен вызов хамский, наглый и агрессивный».

Что касается патриарха Московского и всея Руси Кирилла, то он публично высказался по поводу акции лишь 24 марта 2012 года, назвав их поступок глумлением, которое может ложиться «кому-то на душу как некая доблесть, как некое правильное выражение политического протеста, как некое уместное действие или как безобидная шутка». Он также добавил, что «каждого верующего человека (поступок Pussy Riot) не может не уязвлять».

Полярно разделились и мнения коллег Pussy Riot по музыкальной сцене. Лидер группы ДДТ сказал, что девушек надо простить, а наказывать их — «не по-православному»: «Могли бы и перед храмом все это спеть. Как человеку верующему, мне это не понравилось. Но я их простил как христианин за это хулиганство. И всем предлагаю простить, и нашей дать пример».

В то же время певица разразилась гневным сообщением на своем сайте, заявив, что участницы «панк группы Пуси Хрюси», «козы» и «дряни», оскорбили ее «как верующюю христианку до глубины души» (орфография и пунктуация авторские), причем до такой степени, что Ваенгу «аж трясет».

«А вы знаете почему эти козы не пошли в мичеть или в синагогу(? особенно в мичеть??????? Да потому что если бы они туда влезли то они бы до суда не «дошли» им бы братья мусульмане враз показали «христианское прощение»(((((((((((кишка тонка в мичеть нос сунуть».

Отметим, что представители мусульманского духовенства впоследствии высказались о действиях Pussy Riot осуждающе, однако в ситуации, если бы те действительно попробовали провести акцию в мечети, вызвали бы полицию.

В чем обвинили участниц группы

Через пять дней после панк-молебна, 26 февраля 2012 года, участницы акции были объявлены в розыск по обвинению в хулиганстве. 3 марта были арестованы и Мария Алехина, а 16 марта — Екатерина Самуцевич. Еще две участницы акции так и остались неузнанными.

Потерпевшими по уголовному делу о «панк-молебне» Pussy Riot в храме Христа Спасителя были признаны ранее проходившие свидетелями охранники храма — сотрудники частного охранного предприятия «Колокол-А» Белоглазов, Шилин и другие (всего восемь человек), свечница храма Любовь Сокологорская и один прихожанин, член организации «Народный собор» .

«После этой акции подняли на уши весь недавно созданный Центр по противодействию экстремизму МВД РФ, где я тогда служил, уголовный розыск московской полиции, людей из и даже работников патрульно-постовой службы полиции. Задача была одна: найти какие только возможно способы уличить Толоконникову и двух ее подружек в правонарушениях», — рассказал «Газете.Ru» источник, знакомый с ходом расследования дела в отношении Толоконниковой.

По его словам, статья 282 УК РФ «Возбуждение ненависти любо вражды» охватывала тогда сравнительно небольшой круг преступных деяний, и к тому, что совершили участницы Pussy Riot, ее применить было нельзя. А статьи «Оскорбление чувств верующих» в российском Уголовном кодексе еще не было. «В итоге было решено привлечь их к уголовной ответственности за хулиганство.

При этом большинство старых оперов МУРа были против того, чтобы девушкам дали реальный срок лишения свободы. Они не исключали, что достаточно будет крупного штрафа и публичных извинений участниц этой, так сказать, группы.

Но победило служебное рвение сотрудников СК и молодых работников центра «Э», — добавил он.

До вынесения приговора суда девушек содержали под стражей. Все арестованные были обвинены в хулиганстве по мотивам религиозной вражды. По данным следствия, Толоконникова, Самуцевич и Алехина готовились к акции заранее и тщательно все планировали. «Распределили между собой роли и намеренно приобрели для облачения одежду, явно и очевидно противоречащую общим церковным правилам, требованиям порядка, дисциплины и внутреннего уклада церкви», — говорилось в обвинении.

Кроме этого, следствие отдельно отметило, что некоторые детали одежды Pussy Riot, в частности балаклавы и «короткие платья, оголяющие определенные части тела», «увеличивают опасность совершенного деяния и придают ему вид злонамеренно осознанной и тщательно спланированной акции по унижению чувств и верований многочисленных приверженцев православного христианского вероисповедания и умалению духовной основы государства».

Согласно обвинительному заключению, перед визитом в главную церковь страны активистки сделали все возможное, чтобы оповестить о своем мероприятии как можно больше людей, а сам визит должен был «спровоцировать волнения среди верующих, затронуть их самые сокровенные идеалы и представления о справедливости, добре и зле».

В показаниях свидетелей действия участниц Pussy Riot в храме описаны так: «Прыгали, задирали ноги, имитируя танцы и нанесение ударов кулаками по воображаемым противникам». Охранники, ключарь и прихожане сообщили, что активистки «хаотично махали руками и ногами, пританцовывали и приплясывали», «их поведение, мягко сказать, было неподобающее, а фактически нарушало все мыслимые и немыслимые общепринятые правила поведения в храме» и что панк-молебен их всех задел и оскорбил.

Акция в храме вызвала у потерпевших одни и те же чувства — негодование, раздражение и обиду. Отдельно все они в унисон отметили «сильную душевную боль», потому что инцидент произошел на последней неделе перед постом. Заявлениям активисток, сообщавших, что они хорошо относятся к православию, потерпевшие не верят. Они посчитали, что слова «срань Господня» — это хула на Иисуса Христа, а тот факт, что активистки крестились и кланялись, восприняли как пародию на действия православных верующих.

«Они высмеивают высокую роль матери — рождение детей — и призывают к бесцельному протесту, войне всех против всех». Кроме этого, свидетели, проходящие по делу, сочли, что во время панк-молебна активистки умудрились «поглумиться над православными традициями» и «использовали подмену понятий».

Последняя экспертиза по делу Pussy Riot охарактеризовала танцы участниц как «развязные», «вульгарные», «развратные», «неуместно откровенно сексуализированные», «сексуально распущенные», в том числе из-за исполнения акции в ХХС, непристойной одежды и «высокого поднимания ног выше пояса».

Приговор Pussy Riot

17 августа 2012 года все арестованные были приговорены по статье «Хулиганство» (ч. 2 ст. 213 УК РФ) к двум годам лишения свободы в . Впрочем, 10 октября 2012 года изменил наказание Самуцевич на условное и освободил ее в зале суда. Решение объяснялось тем, что она практически не участвовала в самом панк-молебне, поскольку была задержана охраной на амвоне сразу после начала акции.

Во время процесса над участницами Pussy Riot в их поддержку или против их действий успели высказаться, кажется, все, включая первых лиц государства и мировых звезд шоу-бизнеса, в том числе или . 23 апреля 2012 года председатель назвала панк-молебен в храме Христа Спасителя «возмутительным» и «безнравственным» поступком, добавив, что девушек можно и отпустить. 26 апреля 2012 года премьер-министр Дмитрий заявил, что, как «воцерковленный человек», он считает, что участницы Pussy Riot получили то, на что рассчитывали, — популярность. Он же 12 сентября заявил о том, что наказание осужденным должно быть условным.

Что касается реакции президента РФ Владимира Путина, то 7 марта 2012 года, по словам его пресс-секретаря Дмитрия Пескова, он назвал акцию «отвратительной». 2 августа 2012 года, до вынесения приговора, Путин предположил, что если бы девушки «поехали бы на Кавказ, зашли и осквернили какую-либо святыню мусульман, то мы даже не успели бы взять их под охрану». Однако он добавил, что «строго судить участниц за это не надо», и выразил надежду, что «они сами сделают какие-то выводы». 7 октября 2012 года (за несколько дней до кассации в Мосгорсуде) Путин заметил, что не оказывал воздействия на судебную систему и не добивался осуждения девушек:

«Вопреки моим ожиданиям дело стали раскручивать и докатили до суда, а суд залепил им двушечку… Я здесь ни при чем. Они этого хотели, они это получили».

Чем занялись участницы после тюрьмы

23 декабря 2013 года, за два месяца до окончания срока заключения (в марте 2014-го), Надежда Толоконникова и Мария Алехина вышли на свободу по амнистии, принятой к 20-летию российской Конституции.

После освобождения Надежда Толоконникова вместе с Марией создала движение в защиту заключенных «Зона права». Обе девушки участвовали в акциях протеста в поддержку узников так называемого «болотного дела». Как вспоминает корреспондент «Газеты.Ru», на приговоре 12 фигурантам этого дела их попытался задержать ОМОН перед зданием Замоскворецкого суда Москвы, но в итоге толпа окружила участниц панк-группы, и в автозак удалось запихнуть только Алехину.

«Через относительно недолгое время у Алехиной возник конфликт с Толоконниковой, это очень разные и сильные люди, которым нелегко вместе. В любом случае, проект Pussy Riot сейчас жив и в его рамках иногда проводятся определенные акции», — рассказал «Газете.Ru» источник, близкой знакомый с Алехиной и Толоконниковой.

По его словам, обе девушки смогли извлечь материальную выгоду из своего положения. «Надежда вместе со своим мужем Верзиловым активно выступали на Западе, где у них есть неплохие завязки и сейчас.

В настоящее время в США разворачивается активная кампания леворадикалов против Трампа и его действий. Насколько я знаю, Толоконникова планирует принять в ней участие», — сообщил собеседник «Газеты.Ru».

Он добавил, что Алехина ориентирована в большей степени на внутренний рынок, в том числе и потому, что не очень хорошо владеет английским языком, но тем не менее выступает в России с панк-концертами. Обе девушки также активно сотрудничают с онлайн-СМИ «Медиазона».

С одной из участниц группы "Пусси Райот" (Pussy Riot), Надеждой Толоконниковой, в соцсетях стали спрашивать, куда пропала вторая. В день годовщины панк-молебна Мария Алехина рассказывает о тюремном опыте, двух годах свободы, новой книге и о том, где сегодня "Пусси Райот".

Про детство

Я всегда была склонной к протестам девочкой. Меня бабушка называла "дух противоречия".

У меня было шесть школ. Из каждой я сама уходила. В девятом или десятом классе на уроке истории нам задали написать сочинение на патриотическую тему. Дело было в преддверии 9 мая. Они хотели видеть текст, состоящий из восхвалений наших подвигов в Великой Отечественной войне. Я сказала, что не буду. Ну, то есть я написала текст о том, что взаимное убийство – не повод для гордости. И для нашей страны, и для всей Европы эта война – огромная травма. Это во-первых. А во-вторых, на площади, рядом с нашей школой, постоянно проходили военно-патриотические парады. И я видела, как живут ветераны. Которым не на что покупать лекарства, которые считают деньги в продуктовом магазине, которые не могут позволить себе салат. Дичайший позор!

Я встала и сказала, что это чертово лицемерие.

Вскоре я ушла из школы.

​Про детей, любовь и семью

Я влюбилась. У меня родился Филя.

Российский роддом заслуживает отдельного рассказа.

Кондовые советские тетки, которые в тот момент, когда тебе очень больно, начинают говорить вещи, которые не хочется слушать.

Одна пришла ко мне заполнять бумаги. А у меня в этот момент были схватки. Она стала спрашивать, были ли у меня аборты. Я говорю: "Нет, не было".

Она говорит: "Ну, ладно, че ты п******? У тебя – и не было?"

Мечта российской женщины выйти замуж – одна из причин, по которой я заняла феминистскую позицию.

Навязывание гендерных ролей, особенно вне столиц, происходит по причине отсутствия у людей образования.

То есть если государство вкладывает деньги в образование, если оно ставит перед собой цель – общество меняется. Разговоры про "менталитет" и "традиции" – абсолютно наносные вещи.

​Про активизм

Лес, в который я ездила в юношестве, стали вырубать. Мне пришла в голову мысль, что я могу это остановить. Я пошла в Гринпис, познакомилась со всеми. Так появилось движение "Спасем Утриш". Оно началось с того, что я созвала встречу, на которую пришло три человека. Встреча была в метро. Мне больше негде было ее назначать. Со временем движение разрослось до 10 тысяч человек.

C волонтерами из Даниловского монастыря я стала ходить в детскую психушку. Особенное место, похожее на тюрьму. Но гораздо хуже. Если в тюрьме тебя могут закрыть в карцер, изолировать, бить, в психушке то же самое плюс медикаменты.

Детская психушка – не то место, где лежат инопланетяне. Там, в основном, лежат девчонки из детских домов, с которыми были проблемы. Которые убегали, пытались бунтовать. Им делают несколько предупреждений, как это у нас принято, а после укладывают в психиатрическую больницу в качестве наказания. Минимальный срок – два месяца. Так сложилось. В течение этих двух месяцев их колют сильнейшими транквилизаторами. Такими как, допустим, аминазин, запрещенный в большинстве европейских стран.

Про страх

Страх – такая штуковина, которая не привязана к объекту.

Если ты преодолеваешь себя и растешь, то ты не сможешь этого не почувствовать.

К сожалению, это вещь, которой наше общество не учит. Учат безопасности, учат комфорту. Учат сохранять себя. А преодоление во многом построено на том, что ты идешь куда-то, не зная, куда это выведет.

Про группу "Пусси Райот" (Pussy Riot)

Мы были очень нелепые и до сих пор такими остаемся

Группу мы сделали с людьми, которых я знала давно. Это было важно в плане изобретения новой формы, ее не хватало. И по-прежнему не хватает.

Политического искусства у нас мало. И, на мой взгляд, Россия – та самая почва, на которой это искусство может появляться. Потому что Россия сейчас допускает и даже, скорее, провоцирует радикальные жесты. В отличие от той же европейской цивилизации или Штатов.

Там больше нет серьезных модернистов, которые бы ставили во главу само высказывание, а не его ироничное осмысление. Россия же – та территория, где такое высказывание еще возможно.

Группа "Пусси Райот" началась с того, что Катя и Надя делали лекцию про феминизм на форуме "Последняя осень" и там представили песню.

Но поскольку ни Катя, ни Надя не являются музыкантами, а хотелось делать песни, то они стали искать людей, которые чуть лучше разбираются в музыке. Так сформировался круг участниц "Пусси Райот".

Все мы имели одну цель – страстное желание, чтобы власть в стране сменилась.

Я не думаю, что у нас были лидеры. Наполовину все то, что было сделано, – заслуга снимающих. Документировать акцию – чертовски опасная роль.

"Пусси Райот" – это большая коллективная работа.

Я считаю, что если ты занимаешься творческими вещами, ты не обязан быть каким-то приверженцем одной и той же формы всю свою жизнь. Ты, черт подери, имеешь право ее изменить.

Мы не были профессиональными революционерами или членами какой-то суперподготовленной спецгруппы, которая готова пойти на все что угодно, сесть в тюрьму, лишь бы сделать максимально яркое политическое высказывание.

Мы были очень нелепые и до сих пор такими остаемся. Ругающиеся, смеющиеся, бьющие посуду, забывающие выключить интернет в конспиративной квартире и так далее. То есть мы гораздо в большей степени дети американских комедий, чем героических сиквелов.

Про панк-молебен

Мы делали это не для того, чтобы потом сбегать через черный ход

Каждая акция – несколько месяцев репетиций. Репетировали пронос техники, попадание внутрь. Использовали одежду, полностью отвечающую требованиям: девочки были одеты в максимально православную одежду, а я ходила в длинном бабушкином пальто и шапке, похожей на казачью.

У меня был авангардный вид. Потом я себя прокляла за то, что это была очень неудобная одежда: нужно было прыгать через забор, а пальто цепляется, и ты падаешь.

Когда мы зашли в храм, он был абсолютно пустой. Человек десять на все помещение. Несмотря на это, мы приняли решение – делать.

На амвоне мы пробыли 40 секунд. После этого охранники и другие мужчины довели нас до дверей. Не было ни полиции, ни охраны, мы просто ушли. Поехали на "Парк культуры", смонтировали, выложили в интернет… Помню только, что курс в этот день был 29 рублей за доллар. Этот курс остался таким же сильным воспоминанием, как и все остальное.

Прошли сутки. Я возвращалась домой с сыном из детского сада. Мы поднимались на лифте, и, когда лифт открылся, я увидела двух мужчин на лестнице. Они сказали, что из полиции и что мне нужно проехать с ними. Пришли ко мне к первой и к единственной, потому что у них был мой адрес. Наверное, потому, что я вообще самый нелепый человек во всей этой компании.

Мне удалось сделать невинные глаза и сказать, что я с ними не поеду. Они взяли с меня расписку и клятвенное обещание, что я приду к ним на следующий день. В ту же ночь мы встретились со всеми. Решили, что в полицию пойдут наши адвокаты.

А следующим днем было 23 февраля. У Путина был огромный митинг на стадионе, он там читал Лермонтова, Москва была перекрыта. Мы встретились с адвокатом в Камергерском. И… он сказал мне бежать. Сказал, что, вероятнее всего, будут возбуждать уголовное дело.

Нас очень сильно подбадривало то, что мы были вместе.

В Прощеное воскресенье возбудили уголовное дело.

Можно гордиться, что нам удалось скрываться больше недели и нас не находили.

Были варианты побега. Можно было сбежать вглубь страны, там перебраться через границу. Но мы поняли, что не хотим. Потому что… если ты принимаешь решение о такой болезненной эмиграции, ты уже, наверное, не сможешь себе этого простить. Мы делали это не для того, чтобы потом сбегать через черный ход.

Про неизвестных участниц "Пусси Райот"

Не думаю, что им нужен еще один процесс "Пусси Райот"

На амвоне было пять девушек. Мы разделились через несколько дней после возбуждения уголовного дела. Подумали, что, если разделимся, нас будет сложнее искать.

Я думаю, других они тоже нашли. Просто потом, когда на нас обратило внимание политическое сообщество и мир и когда наш круг поддержки стал расти, они решили не расширять список подсудимых.

Дело других девочек выделено в отдельное производство. То есть его можно открыть в какой-то момент. Я не думаю, что кто-то захочет это делать. Не думаю, что им нужен еще один процесс "Пусси Райот".

Кто-то из них сейчас в Москве. Кто-то нет. Иногда мы встречаемся на судах.

Мы не перестали общаться.

Ничего не бывает навсегда.

Про Екатерину Самуцевич

Катя никого не предавала. Катя не шла ни на какую сделку со следствием

Арестовали сначала меня и Надю. Катю арестовали спустя две недели – когда она пришла к следователю сама. Она знала, что, войдя в кабинет, из него уже не выйдет. И она пошла на этот смелый шаг. Проявила солидарность, села в тюрьму. Это, на мой взгляд, серьезное отличие от других участниц, которые ничего подобного не сделали.

Катя никого не предавала. Катя не шла ни на какую сделку со следствием. Катя несколько изменила тон на апелляционном заседании, и уже разросшийся накал позволил сыграть на этом и принять решение в сторону ее освобождения. Вот и все.

Им нужно было легитимизировать дело. Хорошо сымитировать суд. Отпустив одну из участниц, они в большей степени приблизились к этому, чем если бы они этого не сделали.

Никто не ожидал, что Катю отпустят в зале суда.

Нам было радостно, что одна из нас выходит на свободу.

Это нормально – радоваться, что, пусть не у тебя, но по крайней мере у кого-то что-то становится лучше.

Вот, собственно, и все.

Про суд

4-го числа ко мне пришел опер, начальник опергруппы, которая нас искала. Вызвал меня – у меня уже была голодовка, я достаточно плохо себя чувствовала.

Я написала, что не совершала никакого преступления, не понимаю, почему нахожусь в тюрьме.

На следующий день перед судом он пришел ко мне снова. И спросил, хочу ли я, собственно, на свободу. "Маша, у тебя же ребенок... Ну, вот если назовешь имена остальных...".

Мне сразу захотелось спать. Я только сообразила взять у него сигарету, потому что у меня кончились.

Взяла и пошла в камеру. На следующий день нас арестовали. На два месяца. И дальше – на два года.

Про тюрьму

Обсуждали мэрские выборы, куда выдвигался Навальный. Обсуждали, когда выпустили Ходорковского

Честно говоря, я вот не встречала среди осужденных тех, кто любит Путина.

То есть все ненавидят власть, потому что все достаточно плохо живут. Особенно хорошо об этом могут сказать люди, которые сидели не один раз. Потому что на зону не возвращаются просто так.

Туда возвращаются потому, что не могут найти себе место здесь.

Условия там такие.

Во-первых, тебе постоянно холодно, потому что не дают нормальной одежды. Во-вторых, в 5:20 подъем, ты должен встать и немедленно заправить кровать. Должен бежать в комнату, которую… кроме меня, конечно, никто не называл ванной, но назовем ее ванной. Там нет горячей воды. В бараках вообще нет горячей воды. Ты умываешься ледяной водой. Потом у тебя утреннее построение, ты должен построиться и 40 минут стоять на проверке, на страшном холоде! Потом большинство осужденных уходит работать: 12-14 часов шить полицейскую форму или форму для армии.

Эти наши так называемые "вежливые люди" из армии одеты в форму, сшитую заключенными.

У многих серьезные проблемы со здоровьем. Есть ВИЧ-инфицированные. Многие умирают от таких условий.

Медицины нет – в лучшем случае анальгин. Если кто-то восстает, его начинают бить. Сначала давить, провоцировать конфликты. А потом сажают в изолятор. Это холодная камера, каменный мешок, тюрьма в тюрьме.

В какой-то момент я спросила всех: "Почему вы это терпите?"

После моей встречи с правозащитниками, когда я рассказала им о том, что не выдают теплых платков для осужденных в минус 30-35 мороза, группа девушек устроила провокацию, вследствие которой я оказалась в одиночной камере.

Мне помогла адвокат Оксана Дарова. Она была потрясающим человеком! Она вообще не работала с женщинами, я была у нее единственной клиенткой.

Она предложила идти в суд и судиться с начальниками. Это довольно сильно подрывает их нервную систему. Потому что они не допускают мысли, что есть сила противодействия. Они – абсолютная власть на этом кусочке земли.

На меня постоянно вешали нарушения, и мы решили оспорить этот факт.

Я выиграла суд. Решением суда с меня сняли все нарушения. Кроме того – колонию серьезно наказали. Им пришлось сократить рабочий день, отремонтировать бараки, завезти теплые платки.

Они пытались мне мстить. Например, придумали пропускать меня через инвазивный обыск. Это обыск с проникновением в тело. Как гинекологическое кресло, только без кресла и без перчаток: грязная лавка, на которой происходят все эти действия. Это запрещено законом, конечно. Но кого это волнует?

В Нижегородской колонии, наверное, самое интересное место – это "север", общая курилка. Такая древнегреческая агора, как "Фейсбук". Быстрый способ узнать все сплетни, разговоры, апдейты. Там услышала политические разговоры – обсуждали мэрские выборы, куда выдвигался Навальный. Обсуждали, когда выпустили Ходорковского. Девочкам он по какой-то причине очень нравился, все обсуждали, какой он симпатичный.

В Березниках была конфронтация, борьба, правозащита. А здесь - общение. Не могла представить, что расстанусь с девочками и никогда их больше не увижу. В итоге мы общаемся и помогаем друг другу.

Про "Медиазону" и "Зону права"

Треть девочек, которые в тюрьме находятся, попали в тюрьмы в связи с домашним насилием

В 2014 году мы придумали "Зону права", правозащитную организацию. Открыли офис на "Винзаводе".

Мы берем дела заключенных и ведем их. Предоставляем адвокатов людям, которых бьют, которым не оказывают медицинскую помощь, или политическим заключенным. Всего у нас 40 дел. Жутких дел.

Мы работаем с родственниками заключенных, которых забили до смерти. Или с теми осужденными, которых должны освободить потому, что они смертельно больны.

В 2014 году мы посетили много европейских тюрем. И одну американскую. Увидели огромную разницу между "там" и "здесь".

В берлинской женской тюрьме выступают рок-группы. В норвежской заключенные живут в доме с бассейном и гуляют на улице. Эти тюрьмы признаны миром за образец, эталон.

Если в российской тюрьме ты двенадцать-четырнадцать часов шьешь ментовскую форму или, отказываясь, попадаешь в штрафной изолятор, то в европейских странах, по крайней мере в лучших образцах европейских тюрем, ты не обязан трудиться.

Ты делаешь это в том случае, если ты хочешь заработать. В берлинской женской тюрьме мы встретили девочку, говорящую по-русски. Стали спрашивать о нарушениях закона, которые могли бы быть со стороны охраны. Она сказала: "Они два месяца уже обещали провести нам интернет, и этого не делают".

Когда мы спросили о работе, она сказала: "Мне сейчас тюрьма дает работу, я могу зарабатывать столько, столько-то. Если я себя проявлю, то я смогу зарабатывать больше. И смогу отложить". Этим мы были очень удивлены.

Принудительный труд – абсурдная штука.

Если весемь лет подряд за спиной ходит товарищ с плеточкой, у тебя совершенно пропадает желание делать что-то самому. Пропадает ощущение свободы. Самый простой способ – вернуться обратно, сесть, чем, собственно, они и занимаются. Процент рецидива у нас – один из самых высоких в мире.

Есть проект, который мы надеемся запустить через пару месяцев, – карта колоний. Мы собрали информацию по всем учреждениям РФ, их 1300. Это сервис, которым впоследствии можно будет пользоваться не только журналистам или правозащитникам, но и, например, родственнику, у которого кого-то посадили.

Про будущую книгу

Просто считаю, что нужно иногда расставлять точки. Это одна из них

Есть англоязычное издательство, которое захотело напечатать мои тексты.

Они, как и многие люди, знают нас как творческих активисток, которые попали в тюрьму, и хотят читать об этом.

Я пока сама не понимаю, что получится.

Просто считаю, что нужно иногда расставлять точки. Это одна из них.

Мне кажется, полезно побольше рассказать про тюрьму. Особенно про женскую. Нет текстов про женскую тюрьму, ничего практически. Есть мемуары Ирины Ратушинской, которая сидела в мордовской политической зоне в 1980-е годы, но собственно, и все.

"Пусси Райот" может быть не только акция, это может быть также правозащитная структура, независимое медиа, песня или видеоклип. Это действительно сложное творческое образование. Которое было в какой-то степени начато нами. Но которое обрело настолько мощную жизнь, что у меня нет никакого права заявлять, что что-то принадлежит мне.

Когда я была маленькая, все говорили, что вот у меня, дескать, что-то получится, а я смотрела на себя и думала: боже мой, неужели когда-нибудь из этого человека, самого нелепого, вечно опаздывающего, получится хоть что-нибудь?

Сегодня на мне огромная ответственность. Ты понимаешь, что тебе выпал шанс. У тебя появилась возможность делать вещи, которые не были доступны ни тебе, ни большинству из тех, кого ты знал прежде. В тебя, в твои шаги, слова, действия верят люди. Об этом нужно все время помнить. А иначе получится, что все было зря.

Pussy Riot — Надежда Толоконникова и Мария Алехина — известны на Западе своими протестами против президента России Владимира Путина, их встретили как звезд, когда они появились на Народном собрании на Борнхольме. Но считают ли они, что им удалось что-то изменить?

Если бы не их необычный головной убор, никто на Народном собрании не смог бы узнать их в этой людской толчее среди палаток, где идут политические дебаты, киосков с сосисками и кружками с пенящимся пивом в Аллинге Хавн.

Но по привычке, обе женщины, Надежда Толоконникова и Мария Алеёхина, из российской панк-группы Pussy Riot, позаботились о сценическом оформлении, привлекшем к ним всеобщее внимание.

У одной из них, Марии Алехиной, под шапочкой скрыто все лицо, и есть только прорези для глаз и рта. У другой, Надежды Толоконниковой, на голове кроличьи ушки, которые обычно украшают легко одетых девушек из «Плейбоя» Bunny Girls. В руках у нее женская сумка, украшенная изображением наручников.

Это совершенно естественно, потому что обе в 2012 были осуждены на два года заключения за «беспорядки по мотивам религиозной ненависти» из-за «панк-молитвы» в знаменитом московском соборе Христа Спасителя. где они незадолго до президентских выборов просили Деву Марию «выгнать» Владимира Путина. В этом хепенинге принимала участие еще одна молодая женщина, но она отделалась условным сроком.

Контекст

Pussy Riot - кто это?

Новое видео Pussy Riot придется Путину не по душе

Некогда думать о собственной безопасности

Pussy Riot: свободу не отнимешь

С тех пор Pussy Riot пользуются уважением на Западе, что также было заметно и на Народном собрании. Все хотели сделать селфи с протестной группой, не исключая и Винни Грусбёлля (Winni Grosbøll), бургомистра Борнхольма, показывавшего российским женщинам свои владения.

«Разрешите и моей дочке сфотографироваться с вами», — попросил бургомистр.

Восхищение философией Народного собрания

Участницы Pussy Riot, которых на Борнхольм пригласила интернет-компания Samuelsen, чтобы рассказать об их борьбе за свободу слова, являются самыми привлекательными гостями нынешнего Народного собрания. И когда газета Berlingske встретилась с ними в небольшой квартирке в Аллинге, чтобы взять интервью, они рассказали о том, какое для них значение имеет приезд сюда.

«Нам нравится это мероприятия, это фантастика, люди свободно и без всякого принуждения могут вести здесь дискуссии», — говорит Надежда Толоконникова.

«В России в 2011 году мы попытались организовать нечто подобное в лесу, но это было невозможно. Правительство запретило все это. Вот такие вещи заставляют нас выступать против. Для меня свобода слова — это все. Я готова умереть, чтобы дать народу возможность выразить свое мнение».

В настоящий момент Pussy Riot собираются записывать новую музыку в Лос- Анжелесе. Именно оттуда Надежда Толоконникова приехала сюда в Данию.

— Кем вы считаете себя в первую очередь — музыкантами или борцами за свободу слова и права женщин?

«И то и другое. Эти две вещи невозможно разделить», — говорит Мария Алехина.

Надежда Толоконникова указывает на свои ушки Bunny, которые она сняла и положила на стол. На ушках она написала лозунги. Один из них гласит «Стоп патриархат». Другой призывает устроить «бунт».

Она объясняет, что кроличьи ушки Bunny Girls означают для нее:

«Мне нравятся контрасты, я люблю ставить все с ног на голову. Таким способом ушки Bunny показывают то, за что выступает Pussy Riot. Они показывают трудности, с которыми могут столкнутся те, кто борется за разнообразие, разные способы жить, разные идеологии. Россия и Путин сегодня не ставят себе целью дать людям возможность иметь различные взгляды. Но существуют миллионы различных взглядов. Поэтому мы боремся за то, чтобы у людей было право иметь их».

Попытка изменить

Организации прав человека в последние годы указывали на правильный путь к продвижению свободы слова и демократии в путинской России.

— Вы популярны на Западе благодаря вашей борьбе, но сами-то вы верите, что сумели что-то изменить в России?

«Было бы слишком самонадеянно говорить, что ты один можешь что-либо изменить. Для меня более важным является выбор между сделать что-либо или нет. Для меня это все. Моя философия заключается в том, чтобы все отдать Pussy Riot. Если бы я не сделала это, я была бы просто одной из тех, кто сдался», — говорит Надежда Толоконникова.

«Было много людей, пытавшихся с 2011 по 2012 добиться перемен. Не только мы. Не могу сказать, что у нас получилось, но мы хотели, чисто объективно. Просто потому, что Путин все время у власти».

Мария Алехина, которая в течение всего интервью не снимает свою шапочку, скрывающую лицо, вступает в беседу:

«Но мы верим, что внесли свой вклад, дав людям много новых идей. Что начали процесс обмена мнениями среди людей. Даже бабушки сейчас в своем обычном запасе слов имеют таки слова как «Pussy Riot.»

Они считают Путина угнетателем

Агрессивное поведение Путина по отношению к Западу, не в последнюю очередь по отношению к Украине, хорошо известно, и Pussy Riot тоже слышали сообщения о том, как пять российских бомбардировщиков имитировали нападение на Борнхольм во время Народного собрания два года назад.

Посетители Народного собрания не подвергались опасности, но служба военной разведки сделала вывод, что эти российские полеты носили «более агрессивный характер, чем все предыдущие, которые можно было наблюдать в течение многих лет».

«Каждый раз, когда слышишь такое, думаешь, что хуже уже не будет. Тем не менее становится хуже, и удивляешься, что все продолжает становиться хуже. И каждый раз мы возмущаемся. Но Путин продолжает удивлять», — говорит Мария Алехина.

— Можете ли вы сегодня сказать хоть что-нибудь хорошее про Путина?

«Хорошее?!» — взрывается Надежда Толоконникова, почти не веря своим ушам.

«Я не могу сказать совершенно ничего хорошего о нем. Он разрушает нашу культуру. У России раньше была великолепная культура, но Путин подавил мысли и фантазию народа. Думаю, что русские стали дикими».

Марина Алехина добавляет: «Но они смелые и отважные. Тем не менее, все подавляется. Нужно помнить, что Путин — это не просто человек, это целый режим. И на самом верху находится Путин. У него нет стабильной идеологии. Он только лишь хочет оставаться у власти. И как раз сейчас сохранение власти является для него вопросом жизни и смерти».

Интервью: Юлия Таратута
Фотографии: 1 - Александр Софеев;
2, 3 - Александр Карнюхин

О панк-молебне в Храме Христа Спасителя участницы Pussy Riot шутят, что это была их февральская революция. К последствиям не был готов никто: церковь с мечом, суд с приговором, колонии в городах, которые сложно отыскать на карте. Через пять лет после их выступления на амвоне мы поговорили с Надеждой Толоконниковой, Марией Алёхиной и Екатериной Самуцевич о том, почему группа распалась, чем тюрьма отличается от свободы, как сохранить достоинство и оправдать ожидания, когда ты внезапно становишься общественной иконой.

Надежда Толоконникова

Год назад я решила понять , что произойдёт, если я вернусь к тому, чтобы быть художником. Мне показалось, что я стремительно ухожу в административные вещи и теряю себя, выполняю роль мамы-утки и вообще морально старею, пока не занимаюсь искусством. Я решила писать песни, впервые в жизни - реальные песни. Не зря же мама восемь лет заставляла меня заниматься в музыкальной школе.

Я пробовала делать это в России, в Германии, во Франции, в Великобритании. Но двух своих самых лучших друзей, с которыми я теперь пишу музыку, нашла в Лос-Анджелесе. Стала проводить там время, и хотя это часто интерпретируют как переезд, совершенно не соотношу себя с Лос-Анджелесом - это достаточно страшное место. Линч неплохо, мне кажется, высказался на этот счёт.

На днях я встретила тут стареющую Памелу Андерсон - она до сих пор верит в то, что мужчины обязаны падать у её ног. Я не против, просто очень страшно смотреть на то, как общество поступает с женщиной, заставляя её верить в то, что сексуальность - главное, что у неё есть.

В России я писала песни с Андроидом, который работал с Лагутенко. Он вообще замечательный, милый человек. Заставил меня поверить, что мой гнусавый голос может быть в записи. Я ему говорила: «Слушай, давай просто кого-нибудь ещё приведём, это невозможно слушать. Я же не пытаюсь продать голос, это ведь совершенно другая вещь - концептуальный проект». Он отвечал, что я ничего не понимаю: «В этом вся суть. У тебя интонация, ритм. Если ты не можешь петь, хотя бы наговори».

В Лондон мы приехали, чтобы выступить в Дисмаленде, на выставке Бэнкси. Моим менеджером стала восьмилетняя девочка-феминистка, которой просто нравились Pussy Riot, она училась в классе с ребёнком очень близкой коллеги Бэнкси. Я провела там месяц и за это время успела познакомиться не только с толпой рестлеров и артистов разных театров, которые должны были изображать протестующих и полицию, но и с музыкантами.

Один из них - Том Невилл. Его самый большой хит - « ». Там такие строчки: «Don’t smoke cigarettes / Don’t take any drugs / Don’t go out at night / Just fuck». Он написал её около десяти лет назад, когда Лондон ещё стоял на ушах. Сейчас Лондон остепенился, и Том тоже - он решил, наконец, задуматься о социальных проблемах и стал писать музыку со мной. Правда, из нашей коллаборации ничего не вышло: мы ничего не публиковали, кроме одной вещи, которую мы пели у Бэнкси, «Refugeеs in ». Я совершенно сбивала с толку женщин, которые приходили сонграйтерами на наши сессии, выдавая им огромный лист политических лозунгов на русском и на английском и требуя включить их в текст песни. Они в ужасе разбегались.

В Америку я приехала в декабре 2015 года, хотя очень боялась лететь. Я уже бывала тут - первый раз в 2011 году в качестве туриста. Но теперь-то уже знала о Трампе, ещё в Москве читала о том, что происходит. Я думала: «Господи, может быть, лучше всё-таки остаться в Европе, потому что у них, конечно, тоже случаются всякие косяки, но не настолько серьёзные, как Трамп». Правда, Лос-Анджелес - это такой анклав, «пузырь», как они себя называют, на теле Америки, который до сих пор пытается сопротивляться Трампу и считает, что его не произошло.

Мне кажется, я профессиональный неудачник. Мне не очень нравится формулировать жизненный путь в рамках успеха. И совершенно не близка тема американской мечты. Жизнь - это становление, и в этом смысле - череда неудач. В конечном счёте создание продукта - это не главное, главное - процесс создания своей ниши, причём абсолютно не географической. Нужно создать глобальное комьюнити: если нынешние политики с этим не справляются, это должны делать мы. В этом смысле то, что мы сейчас пишем с Дейвом Ситеком или Рикки Ридом в Лос-Анджелесе, - это здорово, это классно, но на самом деле мы создаём дух, настроение и то самое артистическое политическое сообщество.

Мой главный, наверное, учитель в жизни - Дмитрий Александрович Пригов. Человек-проект, главный лозунг которого - постоянно убегать от любой заданной идентичности. Пригов никогда не определял себя как квир, но я бы обозначила такой способ существования именно как квирный. Когда Пригову говорили о том, что он художник, график, он говорил: «На самом деле я скульптор». Когда ему говорили, что он скульптор, он отвечал: «Да нет же, я поэт, посмотрите, я пишу стихи». Как только признавали поэтом, он превращался в политического колумниста, а из колумниста - в музыканта: «Я делаю настоящие представления». Это была его стратегия.

Другая черта Пригова, которую я приняла для себя, - его очень строгое отношение к природе искусства: никаких романтических представлений о гениальности. Художник - это аналитик, его работа сродни работе научного сотрудника, который просто берёт материал, анализирует и должен преподнести другим в наиболее ясной форме. Наверное, я могу обозначить себя как художника в таком приговском смысле. Художника, который постоянно убегает от предопределённости. При этом у меня может быть огромное количество фейковых идентичностей.

Например, создавая Pussy Riot, мы обозначили себя как музыканты, хотя никогда музыкантами не были. Придумали себе другой возраст, меняли голоса, произносили другие слова, переизобрели себя, как если бы мы были шестнадцатилетними девочками, только что узнавшими о феминизме и решившими делать выступления. Когда нас посадили в тюрьму, проблема была ещё и в том, что наши реальные лица оказались открыты.

Для меня большой вопрос, как сегодня можно быть кем угодно - мужчиной, трансгендером, квиром, женщиной, - как можно вообще существовать и не быть феминистом. Даже если на каком-то поверхностном уровне это и становится мейнстримом, в реальности вокруг тебя люди, которых избивают каждый день и которые не могут прийти в полицию и написать заявление, потому что никто его не примет, а когда они вернутся домой, их, может быть, убьют, узнав о том, что они были в полиции.

В тюрьме я видела большое количество женщин, которые были жертвами домашнего насилия в течение десятилетий, в какой-то момент отвечали своему обидчику, убивали его или наносили тяжёлые телесные повреждения и оказывались в тюрьме - просто потому, что у нас нет закона о домашнем насилии, а статья, которая говорит о самозащите, не работает.

Я кантуюсь здесь, в Нью-Йорке, с одного места на другое, жилья не снимаю, потому что деньги, которые появляются, сразу сплавляю на «Медиазону» либо на продакшн новых видео (только что, кстати, сделала феминистское). Так что мне приходится останавливаться в квартирах друзей, и в последнее время я предпочитаю оставаться у женщин - к несчастью, мужчины, даже те, кто называет себя левыми активистами, считают себя вправе сообщить: «Ты можешь остановиться в моей квартире, она действительно огромная, но если ты не остановишься в моей кровати, у меня нет комнаты для тебя». «Ну ты же понимаешь, что этого не случится, - говорю я. - То есть я, конечно, могла бы с тобой переспать, но явно не ради комнаты». Этот разговор может происходить в Нью-Йорке, а не где-нибудь там в Элленсберге. То есть в городе, где считается, что феминизм как бы окончательно победил.

С другой стороны, серьёзное достижение феминизма - в том, что сила становится новой привлекательностью. Совершенно необязательно быть сабмиссивной женщиной для того, чтобы вызывать симпатию и казаться сексуальной. Не я, конечно, это открыла, это понимание уже достаточно давно существует в поп-культуре. Хотя ещё во время суда я поняла: не так плохо, если ты проявляешь свои политические взгляды и ведёшь себя достаточно жёстко - и при этом тебя продолжают считать привлекательной. У меня никогда не было задачи быть непривлекательной, у меня не было задачи нарочито раздражать людей. И, если угодно, считать меня привлекательной - это здорово. Я люблю мужчин, женщин, люблю секс - очень «за» всё подобное.

Весь 2014 год - когда мы встречались с политиками, актёрами из Голливуда и с точки зрения прессы жили светской жизнью - был, безусловно, очень полезным годом, но я всё равно считаю его временем полнейшего внутреннего ничтожества.

Когда мы освободились, было очевидно, что мы должны помочь людям, которые помогали нам, в каком-то глупом смысле оправдать их надежды. Голос, который был дан нам после освобождения, стал не только нашим голосом. А дальше ты понимаешь: чтобы реально помочь, ты уже не можешь быть панком, которым был раньше. Или должна появиться новая интерпретация панка - такого, который строит новые институции, например организации, которые защищают права заключённых, или создаёт новые медиа. Это не очевидная идея для эстетики панка. В первую очередь потому, что тебе нужно позволить среде в какой-то мере тебя коррумпировать. Тут и появляются выступления на разных мировых площадках: в Европарламенте, в английском парламенте, в сенате США. И ты должен постоянно быть начеку, понимая, где ты играешь роль, а где реально позволяешь себя поменять.

Не стоит забывать, что в 2014 году я с трудом могла связать два слова по-английски, могла читать и переводить по-английски, потому что я занималась с Джудит Батлер в университете, но почти совсем не могла говорить - страх и барьер. В какой-то момент я поняла, что переводчики, включая Петю Верзилова, пытаются сгладить мои слова: я хочу сказать «фак», а они не переводят «fucк». Я говорю «пи...да», а они не переводят. Тогда я поняла, что нужно учиться говорить самой, и, как ни странно, училась этому на сцене, потому что там у тебя нет возможности отступить назад. В 2014 году, когда я встречалась с Хиллари и с Мадонной, я испытывала некоторые трудности просто языковые. К тому же, мне кажется, в какой-то момент Мадонна просто переключилась на Петю. Он говорит по-английски, к тому же мальчик и симпатичный.

С Кевином Спейси мы общались и после «Карточного домика», однажды даже имели ужин. Он очень смешно убегал от поклонников. Про съёмки помню главное - у них очень вкусная еда, серьёзно, гораздо лучше, чем в любом ресторане, и они едят её три раза в день. Я жила в голодовке и хочу сказать, что я очень люблю поесть.

В Лос-Анджелесе важно не сойти с ума из-за близости звёзд или из-за собственных амбиций. Водитель Uber тут подсовывает тебе визитную карточку, если знает о том, что ты имеешь хоть какое-то отношение к индустрии: «А вот у меня есть ещё племянница». Один водитель однажды просто начал танцевать, пока мы стояли на перекрёстке, потому что хотел доказать мне, что умеет делать что-то ещё. Я сказала ему: «Слушай, чувак, может быть, ты всё-таки будешь вести машину?»

В какой-то момент мне пришлось часто повторять, что я просто политический активист и занимаюсь защитой заключённых. Это очень странное чувство, как будто ты находишься в супермаркете людей.

Почему я пою про Трампа? Меня, в принципе, можно обвинить в конъюнктурности, но мне кажется, в этом как раз и заключается роль политического художника - быть конъюнктурным. Мы с Петей очень много спорили по поводу моей фразы о том, что нужно держать нос по ветру. Он говорит, что в этом есть некоторое мошенничество. А мне кажется, что художник должен быть мошенником в этом смысле, потому что обязан понимать, что происходит в реальности, отдавать себе отчёт, он должен анализировать. Это то, что я попыталась сделать.

Я работала с Рикки Ридом и в какой-то момент, придя к нему в студию, поняла, что он просто раздавлен, уничтожен, это было в апреле. Я спрашиваю: «Что случилось?» А у него ещё жена - феминистка, веган. Мне кажется, он и со мной работает просто потому, что очень любит свою жену и хочет, чтобы она любила его ещё больше. И вот он мне рассказывает про свой экзистенциальный ужас после выборов Трампа, а я говорю: «Ладно, давай писать песню». Искусство, по-моему, лучшая психотерапия. Так мы и написали песню.

Кстати, я давно обсуждала идею клипа с Джонасом (Акерлундом, режиссёром клипа. - Прим. ред.) , которого знала к этому времени уже несколько лет. Мы говорили об этом ещё в 2014 году, хотели сравнить российских и американских консерваторов. Проблема была в том, что у американцев не было фигуры, которая могла бы вобрать в себя всё кошмарное, что есть в гиперконсервативной части республиканцев. Мы думали о Пэйлин, но она к тому моменту казалась уже неактуальной.

И вдруг спустя два года история преподносит нам сюрприз. Пока мы пытались найти героя для клипа, он появился сам - в образе Дональда Трампа. Мы с Джонасом поняли, что теперь-то уж точно нужно снимать, идея клипа пришла мне в голову в тот момент, когда я снимала клип «Органы» - про Украину, - я проснулась в четыре утра и буквально стала думать. Мне пришла в голову идея со стигматизацией - ведь это то, чем занимается Трамп.

Хиллари Клинтон встречается с огромным количеством людей, а когда ты так поступаешь, у тебя уже не остаётся искренности на каждого человека. Она вела себя вежливо, это была протокольная встреча: «Да, очень приятно», «Как там ситуация в российской политике?», «Мои любимые российские феминистки», «Что вы думаете делать дальше?».

Когда мы освободились, думали о том, чтобы избираться в Московскую городскую думу, но быстро обнаружили, что не можем избираться ещё десять лет, потому что у нас судимость и даже с амнистией она не снята.

К тому же достаточно сложно совместить квир-политику с выборной. Если хочешь быть квиром, ты должен постоянно работать над переменой собственной идентичности, её пластикой. А как политик занимаешься прямо противоположным: ты должен донести до максимально большого количества людей, кто ты, определить себя, описать и разложить по полочкам. И это обратно моему импульсу.

Мария Алёхина

Для меня тюрьма не значила ничего особенного - это абсолютно не про чувство свободы или рабство. Просто другие декорации. То есть, мне кажется, мы сами выбираем - рабство или свобода, сидим мы в тюрьме или действуем. Так что период за решёткой я совершенно не классифицирую как тюремный период. Это было началом правозащитной деятельности.

Отстаивать себя за решёткой - это вообще единственный способ не потерять себя. К тому же мне была дана такая привилегия - бороться. Она дана совершенно не всем: нужно понимать, что, допустим, в женской колонии иметь адвоката может 10–15 человек из тысячи. У остальных нет денег не то что на адвоката, а на передачи и покупку элементарных продуктов и средств гигиены. Поэтому я понимала, что коль люди фактически со всего мира поддерживают меня, не поддержать тех, кто рядом со мной, было бы просто неправильно.

После того как закончился суд, нас развезли по разным регионам: Надю - в Мордовию, а меня - в Березники. Это небольшой город в Пермском крае, про него шутят, что Березники (а ещё Соликамск) ведут прямо в ад. Самое известное место в Березниках - огромные провалы на месте угольных шахт, которые уже давно не работают, земля просто проваливается вниз, и образуются гигантские дыры. Их все фоткают с вертолёта и делают забавные коллажи с котами, которые там будто бы гуляют. До меня женщин из Москвы туда не отправляли. Абсолютная задница, это очень далеко. Когда я была в пересыльной тюрьме, в соликамском СИЗО, его начальник рассказывал мне с гордостью, что «тут у нас недалеко Шаламов сидел» и всё такое - чувствуешь себя частью истории.

По этапу меня везли месяц, три столыпинских вагона, три пересылки - всё как в книжке. А когда привезли, была удивлена не только я, но и вся местная администрация. Администрация - это краснощёкие коренастые мужики, которые привыкли, что есть на зоне хозяин, и он - абсолютная власть, что хочет, то и делает. Но после того, как меня выгнали на мороз, 35 градусов, а у девчонок не было тёплых платков (бесплатно по форме одежды им раздавали какие-то тряпки), я сказала об этом правозащитникам, и после этого администрация, все эти начальнички, решили, что меня надо закрыть. Посадили в одиночку, и дальше начался адок. Они начали давить, постоянно колотили ключами в дверь, рассказывали мне, что если я немедленно не признаю вину и не раскаюсь, жизни мне здесь не будет, и всё такое.

У меня была очень хороший местный адвокат - Оксана Дарова, она умерла, к сожалению, год назад. Вместе с ней мы придумали метод защиты - пойти против них в суд. Процесс, который идёт обычно два-три часа, у нас шёл две недели по восемь часов каждый день, но мы выиграли. Дальше - лишение премии, увольнение восьми сотрудников колонии, спустя какое-то время - и самих начальников. Ремонт всех бараков, продукты нормальные в магазине, сокращение рабочего дня, в общем, всё такое.

Если ты понимаешь, что можешь победить даже там, где победить как бы нельзя, появляется удивительное чувство. Ты уже не сможешь притворяться, что ничего такого не было. И ребятки, начальники, тоже не будут притворяться, они уже всё запомнили. Если ты выиграл там, потом можешь этот опыт экстраполировать на волю, так называемую волю. Так, собственно, мы с Надей и решили делать «Зону права» и «Медиазону».

Строить правозащитный проект мы начали в 2014 году, это было немножко кино, потому что мы втроём - я, Надя и Петя - раньше не подписывали ни одной бумаги толком. Мы пытались официально зарегистрировать проект «Зона права», но нас послали дважды. Но много людей по всему миру нас поддерживали, и в тюрьме, и потом. Когда мы вышли, стали просто ездить по миру, делали выступления, а деньги от лекций и выступлений вкладывали в проект «Медиазона».

Я вспоминаю это так: мы врывались в какие-то места, куда нас приглашали действительно известные люди, и всем рассказывали, что мы хотим помогать заключённым, нам очень нужны деньги и у нас обязательно получится. Люди сначала не очень понимали, о чём мы говорим, потому что в голове у большинства мы были музыкальной группой. Нас спрашивали: «Ну что, ребята, когда у вас следующая песня?»

Когда нас пригласили в Capitol Hill - на встречу сенаторов и конгрессменов, - мы говорили про Болотное дело, тогда, весной 2014 года, как раз был вынесен первый приговор. Мы считали, что все, кто был соучастником вынесения приговора, должны попасть в санкционный список. Мы понимали, что у нас редкая возможность говорить, вообще-то произошло чудо - перед нами открылись все двери. А если так происходит с обычным человеком, он должен действовать.

«Карточный домик» - история случайностей. Организация PEN пригласила нас выступить на большом литературном вечере в Нью-Йорке. Там было очень много народу, и мы познакомились с Бо Уиллимоном, тогда сценаристом «House of Cards». Он оказался феноменально интересным человеком. На тот момент группа планировала третий сезон, и, узнав, кто мы, он спросил, не можем ли мы рассказать детали о тюрьме, о том, как устроена камера и вообще система, потому что у них была идея воссоздать это в сериале. На следующий день Бо пригласил нас в комнату для сценаристов, и мы провели там четыре часа - в полном восхищении происходящим. Вся комната была по периметру обита магнитной доской, исписанной мелким почерком - фиксировали каждую деталь. И в конце нам рассказали, что в одном из эпизодов сценария «будет президент страны» и они хотят снять нас в этой сцене. Сначала думали пригласить Гарри Каспарова, но теперь, может быть, нас. Спросили: «Пойдете?»

К этому моменту я уже успела посмотреть два предыдущих сезона, и мне очень-очень нравилось. В общем, мы решили, конечно, пойдём. Через несколько месяцев нас пригласили на съёмки. У них огромный павильон в Балтиморе, рядом с Вашингтоном: в Вашингтоне снимать дорого, а в Балтиморе, если ты снимаешь, то есть занимаешься культурной деятельностью, она фактически не облагается налогами, поэтому самый большой павильон, воссоздающий Вашингтон, был там. Мы провели неделю в этом построенном мире, я такого ни разу не видела, и это абсолютное нечто - огромная работа, феноменальная по качеству организации. Ни минуты вообще никто не сидит. Всё как по часам. Энтузиазм у людей, которые хотят сделать ещё больше и лучше.

Я думаю, что я феминистка. Меня всегда несколько смущало мужское и женское, но в целом, если бы я за что-то боролась с подтекстом феминизма, - это как раз за права, какие-то аспекты, связанные с мужчинами. Общество и государство заставляет мужчин делать вещи, которые впоследствии дают плохие результаты. Женщин у нас не берут в армию, женщины в меньшей степени занимают руководящие посты. Если часть мужчин освободить от этих обязанностей и добавить туда женщин, мне кажется, всем было бы как минимум интереснее. Слабый пол якобы в меньшей степени ответственен за свои решения, чем сильный, мужик должен решать, он должен быть всегда здоров, он должен всегда работать и никогда не плакать, не ныть и вообще не говорить, что его что-то не устраивает. В общем, я против стереотипов. По статистике мужчины живут меньше - это не круто. Все должны долго жить.

Важна ли для меня история с Павленским? Не надо никого насильно сажать на облака, не надо этого делать ни с кем - ни с нами, ни с Павленским, не знаю, ни с кем. Это безответственно. Действовать надо самому, верить надо в себя, каждый из нас герой, потому что у каждого есть выбор. Зачем делегировать кому-то собственный героизм? Может быть, людям нужны образы, людям нужны иконы, не знаю. Иконы, кстати, вообще не улыбаются. Если обратите внимание, посмотрите на лики - они дичайше серьёзные. Что тогда смешных вещей не происходило или в чём фишка?

В СИЗО я сидела с феноменальной женщиной, 159-я статья, её обвиняли в том, что она увела 40 миллионов у туркменского президента. Дочь прокурора, который, насколько я помню, был известным оппозиционером в Туркмении, его сгноили в подвале, в общем, это долгая история. В Россию её экстрадировали из Швейцарии. Она десять лет жила там, первый год сидела под швейцарским судом. Она называла меня «кошенька». Говорила: «Кошенька, за что они ополчились на тебя?» Очень следила за собой и учила меня замешивать скраб из мёда и кофейной гущи. Мы много всего читали друг другу вслух, газеты в основном. Она, кстати, вышла в декабре. Ровно пять лет отсидела.

А вообще треть женщин в колонии, которых я встречала, находятся за решёткой за преступления, связанные с домашним насилием. То есть, грубо говоря, они жили с мужем вместе, дрались время от времени, он её бил-бил-бил-бил, она в какой-то момент решила, что хватит, и его зарезала.

Механизмов социальных в нашем государстве сейчас, чтобы решить проблему, нет. То есть что женщина может сделать, если он её бьёт? Она может позвонить в полицию, полиция его заберёт на ночь. Придёт наутро с больной головой и изобьёт её ещё больше. Пойти она может только к батюшке, батюшка... Батюшка может какие-то вопросы с душой решить, но с синяками - вряд ли.

С Белорусским свободным театром мы познакомились, когда я первый раз приехала в Лондон - на панель Amnesty International. Перед выступлением к нам подошли люди и сказали, что у них есть театр. Режиссёры эмигрировали, а вся труппа играет в Минске - у них там подпольный гараж, по несколько спектаклей в неделю, бронированные окна и всё такое. Репетируют они по скайпу. Когда я в первый раз об этом услышала, честно говоря, усмехнулась.

Прошёл год, они организовали фестиваль, в котором Надя принимала участие, я написала, что тоже хотела бы сделать с ними проект. Интересно было, потому что они - театр. То есть это их форма политического искусства. Я с театром никогда раньше дела не имела, ну, то есть разве что в детстве ходила.

Потом они меня позвали в Кале, в котором их коллеги сделали шатёр для беженцев, и с ними тоже делали постановки, я туда поехала в декабре 2015 года. Мы провели три дня с беженцами, и это заслуживает отдельного рассказа, потому что Кале - микрогородок во Франции, абсолютно мёртвый. Раньше он был живой - производство, мануфактуры, а теперь там два бара и одна гостиница, в одиннадцать часов вечера никого на улице нет. Зато отъезжаешь пять километров от города к беженцам - а там жизнь кипит: пекут тёплый хлеб, самодельные огромные электростанции, как они вообще это сделали - для меня загадка. В этом лагере мы и решили, что делаем спектакль.

Он про насилие и сопротивление, рассказан через три истории, одна из которых моя. Петина (Петра Павленского. - Прим. ред.) - насилие над художником, история Сенцова - насилие в первую очередь над человеком, физические пытки. Их показать достаточно сложно, поэтому режиссёры обратились к Арто - Театру жестокости. Я рассказываю о насилии над личностью. Обычно, когда после спектакля спрашиваешь кого-то: «Ну, как тебе?» - чаще говорят, что как будто под дых дали. Собственно, главные тюремные истории я в спектакль засунула.

Как, допустим, проходит обыск? Обычный обыск, предположим, вас арестовали на 48 часов, привезли в изолятор, посадили в клетку, в которой проходит обыск. Тебе надо раздеться догола, вообще полностью, а потом тебе говорят: «Приседай десять раз», - чтобы если что-то у тебя есть внутри, выпало. А потом тебе говорят: «Нагибайся», - то есть разворачивайся и раздвигай булки. Вход в мир с прекрасными решётками происходит примерно так - ты раздвигаешь булки. Это не очень-то может понравиться, то есть это вообще никому не нравится. И у меня, например, год заняло понимание того, что я не хочу этого делать, я не буду нагибаться. То есть через год я сказала «нет».

Я не «расходилась» с Катей. Мы вышли из колонии, встретились с Катей там же, на «Кропоткинской», 31 декабря, в Новый год с 2013-го на 2014-й, гуляли по Москве. А дальше уже не гуляли. Но это не потому, что я не хотела. Как-то так. У меня нет никаких политических и идеологических с ней разногласий. И, по-моему, было бы классно что-то дальше делать. Вообще, классно вместе делать, лучше, чем не делать. Да, я говорила не раз, что нас не стоит воспринимать как распавшуюся группу. «Медиазона» - проект,который мы сделали втроём. Теперь Надя пишет песни и снимает клипы, и это совершенно феноменально. Форма - это та штука, с которой надо экспериментировать.

Да, панк-молебен на самом деле поёт моя лучшая подруга. Мы с ней общаемся с первого класса, с девяти лет. И это не просто подруга, она участница группы. Она не пошла с нами на амвон, потому что накануне ночью я долго морочила ей голову, полночи делилась сомнениями - мне просто хотелось поболтать. А она не только участница Pussy Riot - ещё участница группы «Война», она меня и познакомила с группой. В итоге на следующий день я пошла, а она нет. И потом она выходила с плакатами в нашу защиту, участвовала во всех акциях поддержки. Сейчас она в каком-то смысле соавтор книжки - о нашей истории, которую я написала, она выйдет в марте. Мы будем с ней её рассказывать. У неё же музыкальная группа, и я придумала соединить книгу с музыкой. Будет что-то вроде перформанса/концерта.

Была ли я в церкви после панк-молебна? В ХХС с тех пор я ходила один раз. Это странная история. В 2015 году, случайно. Я прилетела из Нью-Йорка, поняла, что у меня нет ключей, некуда идти, и из аэропорта поехала на «Кропоткинскую». Не знаю почему. Очень ранним утром. Потом услышала звон и решила пойти в ХХС. Дальше началось кино. Во-первых, везде были китайцы, очень много, феноменальное количество китайцев. Во-вторых, мониторы. Раньше не было мониторов. В-третьих, патриарх. Как ни странно, он был в храме. Выяснилось, что был праздник, служба, что-то связанное с Кириллом и Мефодием, все говорили про русский язык, у меня создалось ощущение, что отпевают нашу культуру. При этом везде были китайцы и ребята в костюмах - спецслужбисты. Я попала внутрь, меня, кстати, опять не обыскали ни фига. Тоже мне, вообще ничему не учатся. Не услышала бы звон, не пошла бы.

Екатерина
Самуцевич

Новость о том, что меня отпускают, была полной неожиданностью. Это случилось 10 октября 2012 года, меня отпустили прямо в зале суда. У меня и подозрений не было, что так может получиться. Даже в тот день я была абсолютно уверена, что сейчас мы поедем обратно. Предлагали ли мне сделку со следствием? Вы что! Нет, конечно, ну какая сделка. Всё шло так, будто сейчас мы втроём разъедемся каждая в какую-то свою колонию, которую для нас выберут.

Когда меня выпустили, было двойственное ощущение. С одной стороны, радость. Ещё мне казалось, что сейчас Надю и Машу тоже выпустят. Помню толпу, как обнялись с папой, потом бежали через эту толпу к машине, помню журналистов, не выпускающих из кольца. Я думала, что выйду и буду бороться, наверстаю всё, что пропустила, пока меня не было на свободе. Меня беспокоило, что нет возможности реагировать на происходящее, что я просто не вижу каких-то вещей.

Почему меня отпустили? Я не знаю. Я вижу одно отличие в моём поведении - я просто отказалась от адвокатов. Может быть, это каким-то образом привлекло внимание и повлияло. Может быть, сыграло роль общественное давление.

Первый человек, к которому я поехала, была моя тётя, очень дорогой мне человек. Первые ощущения были буквально физическими. В СИЗО мало двигаешься. Тебе не дают такой возможности, очень маленькая камера, и предлагается как бы всё время сидеть на кровати, в лучшем случае за столом. Когда я вышла, помню, как запомнила ощущение - я могу идти по улице свободно. Ещё радовало появление посуды - в тюрьме посуды не было.

Потом много месяцев ушло на походы в адвокатские палаты и суды. Я пыталась бороться с клеветой со стороны адвокатов, против меня ведь устроили целую кампанию, намекали, будто бы я вступила в сговор о преждевременном выходе. Пыталась оспорить товарный знак группы, который был незаконно зарегистрирован на имя жены адвоката Фейгина и её фирмы. Коммерция вообще-то противоречила нашим идеям: группа была левой, к тому же эти попытки предпринимались без ведома участниц.

Ещё без нашего ведома и явно на скорую руку адвокаты издали книгу «„Пусси Райот“. Что это было?», она состояла из цитат ЖЖ группы. Мы приехали в издательство с моим тогдашним адвокатом Сергеем Бадамшиным: книгу с полок изъяли, адвокатам, как выяснилось позже, так и не успели за неё заплатить. По нашему приговору было несколько стадий апелляции, дело пересматривали дважды все инстанции, в результате сняли два месяца. Приговор остался в силе, суд убрал одну формулировку. В судебных разбирательствах мне помогал украинский адвокат Николай Любченко, он написал жалобу в Европейский суд.

Почему потом я исчезла? Я оставалась в медийном пространстве ровно столько, сколько это было нужно в моём положении: я была единственной участницей, которую отпустили, и своеобразным связующим звеном между прессой и анонимными участницами группы. Мне хотелось сделать процесс максимально открытым и идейно понятным.

Pussy Riot позиционировала себя как радикально-феминистская левая панк-группа. Анонимность - не просто скрытые лица, а попытка избежать акцента на личностях, ненужного в этом случае, мы хотели направить внимание на наши идеи. Мне казалось, что многие люди тогда увидели в нас возможность изменений общества, в том числе борьбы с капитализмом, это ведь огромная проблема, левые во всём мире до сих пор серьёзно дебатируют о том, как поменять ситуацию. А тут появилась группа, которая придерживалась левых взглядов, феминистских взглядов, это очень чётко обозначалось во время наших анонимных перформансов. И формат наших акций, и их идейная подоплёка были неожиданными для нашей страны.

Как мы познакомились с девочками? Я училась в школе Родченко. Мне была интересна современная фотография и вообще перформанс, акционизм. На одну из выставок, которую проводили в школе, пришли четверо людей с ребёнком: Надя, Петя, Вор и Коза. Они подошли ко мне и представились. Я подумала: о, круто, «Война». И мы обменялись контактами. Да, Маша присоединилась чуть позже. Каких-то жёстких ролей в Pussy Riot не было. В акционистских группах культивируется равенство. Если будет какой-то там, грубо говоря, лидер или солист, все сразу развернутся и уйдут: непонятно, зачем подчиняться одному человеку, просто нет интереса, нет мотивации.

С освобождением Маши и Нади история группы Pussy Riot, какой она представлялась изначально, закончилась. Выяснилось, что у нас разные пути. У меня появилось ощущение, что наше прошлое стало казаться им чем-то наивным. Но на фоне войн, проблем с правами человека, важной темы прав животных в России и многого другого даже странно акцентировать те события - наш процесс был одним из многих в череде последовавших уголовных дел. Многие люди - Виктория Павленко, Светлана Давыдова, лица Болотной - почему-то не удостоились подобного внимания.

После того как срок истёк, выяснилось, что моё наказание продолжается. Эта ситуация, кстати, должна быть знакома многим осуждённым, независимо от медийности. Серьёзную работу я так и не нашла: пару раз я удачно проходила тестовые испытания по вакансии программиста, но в финале мне всегда отказывали без объяснения причин. Последний этап трудоустройства во многих фирмах представляет собой контрольную проверку человека: его имя забивают в поисковик. Этот этап во всех случаях был провален. Параллельно какое-то время я устраивала феминистские встречи в подвале, который мы арендовали на «Автозаводской».

Сейчас я учусь в Вышке по специальности «компьютерная лингвистика». Меня уже давно интересовала эта тема - язык обладает огромной властью над обществом. Сейчас хорошо видно, как создаётся система контроля языкового поведения людей. С одной стороны, это интересно для лингвистов, с другой - это один из этапов контроля со стороны власти. Например, можно рассчитать степень накала протестных настроений - по текстам в Сети. Если страны конфликтуют, в СМИ их часто описывают при помощи гендерных стереотипных образов («сильной мужской страны» и «слабой женской») - так происходит, например, с Пакистаном и Индией, Россией и Украиной, в политической лингвистике это называется «теорией метафор».

До этого я полтора года отучилась в Бауманке (параллельно подрабатывая в кафе) по более широкой специальности «прикладная лингвистика». Некоторые преподаватели иностранного языка использовали пары как площадку для выражения своих политических убеждений. Вместо курса лексики, мы слушали монологи про «недостойную Украину», «прогнивший Запад», «разочаровавшего своей ориентацией Стивена Фрая» - так, кстати, говорили преподаватели, ежегодно выезжавшие на конференции в Великобританию и США. Я не знаю, почему они не хотели нас просто учить: кто-то говорил, что устал, кто-то - что ему мало платят. Мои однокурсники усердно готовили топики уровня второго класса языковой школы, политика их интересовала мало.

Забавно, вокруг было много людей, но никто не знал мою историю, не идентифицировали даже по фамилии. Это тоже, кстати, отрезвляло. У нас было впечатление, что выходишь на улицу - и тебя все узнают. Это совершенно не так. Люди живут своей жизнью. Многие учились одновременно и на дневном, и на вечернем и считали месяцы до получения корочки.

Это сейчас кажется, что всех сажают, а тогда это было действительно неожиданно. Когда против нас возбудили дело, я просто не поверила, никто тогда не мог поверить, все думали: «Ну ладно, сейчас они возбудят, наверное, дело, потом успокоятся и закроют». Но нет, всё продолжилось. Было ли страшно, когда отправили в тюрьму? Нет, cтраха не было. Было напряжение, что предстоит очень многое, а что именно - неизвестно.

Заниматься активизмом сейчас вообще стало сложнее. Уже недостаточно просто продумать какое-то конкретное действие, акцию - нужно прогнозировать, как на неё отреагируют в разных сообществах, от сторонников и близких людей до арт-среды и крупных СМИ. Ты можешь столкнуться с провокациями, на тебя внезапно обрушивается медийность, не говоря уже о непредвиденном аресте.