Волконская мария николаевна. Смотреть что такое "Раевская, Мария Николаевна" в других словарях Мария раевская краткая биография

В салоне Зинаиды Волконской, поэтессы и покровительницы муз, в большом доме на Тверской, неподалеку от Страстного монастыря, было светло. По занавесям, укрывшим окна из излишне настойчивых взглядов, ходили тени, у парадного притормаживали экипажи, и странный человечек в простом неприметном одеянии, приткнувшись в соседней подворотне, отмечал про себя:

– Так… Господа артисты… Как всегда… Господа бумагомаратели… Как всегда… Ага, господин Веневитинов… Пушкин… Впрочем, тоже как всегда!

И впрямь был вечер как вечер, и если он интересовал сегодня начальника Главного штаба господина Дибича, по чьему тайному повелению дежурил здесь человек, то лишь потому, что среди гостей находилась молодая огненноглазая женщина, дочь генерала Раевского, рвущаяся вслед за мужем в Сибирь, да еще потому, что день был особый. Каких-то двенадцать месяцев назад гремели в этом доме безобидные балы, поэты читали сочинения свои, возможно и неприятные правительству, однако же либерализм их простирался не столь далеко. Возмущение на Сенатской, арест декабристов, суд над ними породили в Зимнем дворце настороженность и опасения нового восстания, хотя многие могучие семьи были подкошены, смирились. Но бунт притаился в сердцах, тлеет искрой. Достаточно ветра, чтобы все вспыхнуло вновь. Ну нет, береженого бог бережет. Как бельма, были для Дибича, для Бенкендорфа, для, страшно сказать, самого императора полуосвещенные окна вот таких особняков. А дом на Тверской в доносах именовался не иначе как «сосредоточие всех недовольных». Здесь и в самом деле царил дух вольный и непреклонный. Зинаида Волконская не скрывала презрения к властям и возмущения жестокой расправой над декабристами.

Уже несколько дней жила у родственницы своей Мария Николаевна Волконская, и это особенно тревожило тайную канцелярию царя.

В своих записках Волконская вспоминает этот вечер 26 декабря 1826 года, вечер, предшествовавший ее отъезду в Сибирь: «В Москве я остановилась у Зинаиды Волконской, моей третьей невестки; она меня приняла с нежностью и добротой, которые остались мне памятны навсегда; окружила меня вниманием и заботами, полная любовь и сострадания ко мне. Зная мою страсть к музыке, она пригласила всех итальянских певцов, бывших тогда в Москве, и несколько талантливых девиц московского общества. Я была в восторге от чудного итальянского пения, а мысль, что я слышу его в последний раз, еще усиливала мой восторг».

Сохранилась запись этого вечера в бумагах Веневитинова; его рассказ и рассказ Волконской как бы дополняют друг друга.

Веневитинов: «Вчера провел я вечер, незабвенный для меня. Я видел во второй раз и еще более узнал несчастную княгиню Марию Волконскую, коей муж сослан в Сибирь, и которая сама отправляется в путь вслед за ним, вместе с Муравьевой. Она нехороша собой, но глаза ее чрезвычайно много выражают. Третьего дня ей минуло двадцать лет (21 год. – М. С.); но так рано обреченная жертва кручины, эта интересная и вместе могучая женщина – больше своего несчастья. Она его преодолела, выплакала; источник слез уже иссох в ней. Она уже уверилась в своей судьбе и, решившись всегда носить ужасное бремя горести на сердце, по-видимому, успокоилась…

…Когда в час роковой все надежды наши утрачены, когда коварная судьба поймала нас в ужасные свои ковы и прошедшее и настоящее блаженство одним ударом пресечены… когда все светлые радушные картины стерты для нас в будущем и взор наш угадывает в нем только мрачную, безраздельную, однообразную пустыню, – тогда может ли сам ум заниматься изъяснением себе понятия, может ли фантазия представлять определенные образы?... и что же согласнее музыки может раздаваться в душе нашей, тогда как все струны нашего сердца растроганы сим чувством и сливаются в один вечный звук печали?... Она, в продолжение целого вечера, все слушала, как пели, и когда один отрывок был отпет, то она просила другого».

Волконская: «В дороге я простудилась и совершенно потеряла голос, а пели именно те вещи, которые я лучше всего знала: меня мучила невозможность принять участие в пении. Я говорила им: «Еще, еще, подумайте, ведь я никогда больше не услышу музыки».

Веневитинов: «Отрывок из «Агнессы»… был пресечен в самом том месте, где несчастная дочь умоляет еще несчастнейшего родителя о прощении своем. Невольное сближение злосчастия Агнессы или отца ее с настоящим положением невидимо присутствующей родственницы своей (в тот вечер было много гостей и до двенадцати часов Мария Николаевна не входила в гостиную, сидела в другой комнате за дверью. – М. С.) отняло голос и силу у к[нягини] З[инаиды], а бедная сестра ее по сердцу принуждена была выйти, ибо залилась слезами и не хотела, чтобы это приметили в другой комнате: ибо в таком случае все бы ее окружили, а она страшится, чуждается света, и это понятно. Остаток вечера был печален… Когда все разъехались и осталось только очень мало самых близких… она вошла… в гостиную».

Волконская: «Тут был и Пушкин, наш великий поэт; я его давно знала; мой отец приютил его в то время, когда он был преследуем императором Александром I за стихотворения, считавшиеся революционными. Пушкин мне говорил: «Я намерен написать книгу о Пугачеве. Я поеду на место, перееду через Урал, поеду дальше и явлюсь к вам просить пристанища в Нерчинских рудниках».

«…он был связан дружбою с моими братьями и ко всем нам питал чувство глубокой преданности … во время добровольного изгнания в Сибирь жен декабристов он был полон искреннего восторга; он хотел мне поручить свое «Послание к узникам» для передачи сосланным, но я уехала… и он его передал Александрине Муравьевой».

Веневитинов: «…Становилось поздно, и приметно было, что она устала, хотя она сама в этом не сознавалась. Во время ужина она не плакала, не рыдала, но старалась всех нас развлечь от себя, говорила вообще очень мало, но говоря о предметах посторонних. Когда встали из-за стола, она тотчас пошла в свою комнату. И мы уехали уже после двух часов. Я возвратился домой с душой полною и никогда, мне кажется, не забуду этого вечера».

Процокали копыта, укатили в ночь кареты, со стороны реки потянул пронзительный вечер, расчищающий дорогу неторопливому зимнему солнцу. В доме погасли свечи, окна точно запали в стены, ушли внутрь, как бы спасаясь то ли от ветра, то ли от взгляда, настороженного, ждущего.

Прошло два дня. И когда казенному человеку показалось уже, что на сегодня служба его кончилась, подкатила у черному ходу кибитка. И чей-то голос сказал:

Мария Николаевна намеревалась провести в Москве еще несколько дней. Однако внезапное решение ее изменилось, она заторопилась. Причиной этому был снегопад. Он говорил о том, что дороги затвердели, стали проезжими для саней он как бы символизировал снежную загадочную Сибирь. В письме к Вере Федоровне Вяземской, жене известного поэта, друга Пушкина, Мария Николаевна писала после вечера у Зинаиды Волконской: «Не могу вам передать, с каким чувством признательности я вижу этот снегопад. Помогите мне, ради бога, уехать сегодня ночью, дорогая и добрая княгиня. Совести покоя нет с тех пор, что я вижу этот благодатный снег».

Проводить сестру приехала в Москву Екатерина Николаевна Орлова; мужу ее удалось избежать суда благодаря заступничеству брата, к которому Николай I питал благосклонность за то, что Алексей Орлов первым отдал приказ стрелять в восставших 14 декабря.

И Мария Николаевна заканчивает свое письмо к Вяземской так: «До свиданья, дорогая, добрая и сочувствующая княгиня.

Пойду подготовить сестру, чтобы она легче перенесла мой отъезд».

И как продолжение этого письма строки из «Записок» княгини Волконской: «Сестра, видя, что я уезжаю без шубы, испугалась за меня и, сняв со своих плеч салоп на меху, надела его на меня. Кроме того, она снабдила меня книгами, шерстями для рукоделия и рисунками. Я.. не могла не повидать родственников наших сосланных; они мне принесли письма для них и столько посылок, что мне пришлось взять вторую кибитку, чтобы везти их. Я покидала Москву, скрепя сердце, но не падая духом…»

Семья Раевских приметна даже на незаурядном фоне начала XIX века. Отец Марии Николаевны – отважный генерал, герой войны с Наполеоном, воспетый Жуковским:

Неподкупный, неизменный,

Хладный вождь в грозе военной,

Жаркий сам подчас боец,

В дни спокойные – мудрец…

Можно понять его современников: не каждый бы решился на такое – дабы остановить отступление отряда русских войск перед значительно превосходящими силами неприятеля в сражении под Дашковой, он пошел в атаку впереди строя, ведя с собой двух сыновей. И тот же прославленный Жуковский рассказал об этом подвиге Николая Николаевича Раевского в четырех пружинно-сжатых строках:

Раевский, слава наших дней,

Хвала! Перед рядами:

Он первый грудь против мечей

С отважными сынами.

Мать Марии Николаевны, Софья Алексеевна Раевская, была внучкой Ломоносова. От нее унаследовала дочь и темные глаза, и темные волосы, и гордую стать. Два брата – друзья Пушкина.

Первые известные нам эпизоды из юности Марии Раевской, будущей княгини Волконской, тоже связаны с Пушкиным.

«Приехав в Екатеринослав, я соскучился, поехал кататься по Днепру, выкупался и схватил горячку, по моему обыкновению. Генерал Раевский, который ехал на Кавказ с сыном и двумя дочерьми, нашел меня… в бреду, без лекаря, за кружкою оледенелого лимонада. Сын его (ты знаешь нашу тесную связь и важные услуги, для меня вечно незабвенные), сын его предложил мне путешествие к Кавказским водам…», – сообщал Пушкин брату Льву в сентябре 1820 года.

Мария Николаевна записала эту встречу так: «Я помню, как во время этого путешествия, недалеко от Таганрога, я ехала в карете с Софьей (сестра Марии Николаевны. – М.С.)… Увидя море, мы приказали остановиться, и вся наша ватага, выйдя из кареты, бросилась к морю любоваться им. Оно было покрыто волнами, и не подозревая, что поэт шел за нами, я стала, для забавы, бегать за волной и вновь убегать от нее, когда она меня настигала; под конец у меня вымокли ноги; я это, конечно, скрыла и вернулась в карету. Пушкин нашел эту картину такой красивой, что воспел ее в прелестных стихах, поэтизируя детскую шалость; мне было только 15 лет».

Я помню море пред грозою:

Как я завидовал вонам,

Бегущим бурной чередою

С любовью лечь к ее ногам!

Как я желал тогда с волнами

Коснуться милый ног устами!

Нет, никогда средь пылких дней

Кипящей младости моей

Я не желал с таким мученьем

Лобзать уста младых Армид

Иль розы пламенных ланит.

Иль перси, полные томленьем;

Нет, никогда порыв страстей

Так не терзал души моей!

Какой же силы было это чувство, если поэт пронес его сквозь всю свою полную скитаний и треволнений жизнь! Машенька являлась в его сочинениях то в образе Черкешенки в «Кавказском пленнике», то Марией в «Бахчисарайском фонтане», то дочерью Кочубея в « «Полтаве», где он даже сменил подлинное имя – Матрена – на милое ему Мария, отголоски высокого чувства есть и в «Цыганах». Ее лицо возникало в легких росчерках пера на страницах его рукописей. Вечный родник жил в душе поэта, питал чистой ключевой струей его думы, его строки, его осеннюю грусть. Чем дальше от нас тот двадцатый год девятнадцатого столетия, чем дальше счастливая, наполненная солнцем поездка в Гурзуф, тем виднее потаенная любовь поэта, любовь, мимо которой прошла, по юности лет, Мария Раевская.

Она взрослела, хорошела. Раевские дали детям своим отменное домашнее образование, и возрастающая привлекательность Марии, соединенная с тонкими суждениями, с удивительной музыкальностью, самобытностью начала давать первые плоды. К ней посватался граф Густав Олизар, предводитель дворянства в Киевской губернии. Ему было отказано. Граф Густав Олизар тосковал, писал стихи, оставил «Записки», где выразил чувства свои: «Нельзя не сознаться, что если во мне пробудились высшие, благородные, оживленные сердечным чувством стремления, то ими во многом я был обязан любви, внушенной мне Марией Раевской. Она была для меня той Беатриче, которой было посвящено поэтическое настроение, и, благодаря Марии и моему к ней влечению, я приобрел участие к себе первого русского поэта и приязнь нашего знаменитого Адама (Мицкевича. – М. С.)».

«Счастливейшие годы ранней юности!» – кроме восклицания этого, почти не осталось свидетельств о том, как жила, что думала, в кого была тайно влюблена Мария. Училась в родительском доме, бывала в гостях у сестры в Кишиневе, где снова встречалась с Пушкиным, не придавая значения его восторгам. Она еще не знала, что в жизнь ее входит человек, чью грозную и горькую судьбу ей предстоит облегчить. Он был старше ее вдвое и вскоре мог быть другом отцу ее, он был уже активным деятелем тайного общества, вошел в него сознательно и убежденно, и ненависть к российскому самодержавию была в нем созревшей. Он боялся, что Марии, если она выйдет за него замуж, придется разделить его страшную участь и не решался сделать предложение. За него стал ходатайствовать Михаил Федорович Орлов, муж старшей сестры – Екатерины Николаевны. И разрешение на брак было получено.

Каждый рассудил по-своему.

Волконский: Если мне придется отказаться от своего долга перед тайным обществом, я предпочту отказаться от счастья. Но пока нет причин отказываться.

Раевский: Степенный человек, спокойный, достойный, принадлежит к древнему княжескому роду, богат, учился в Петербурге у аббата Николя, затем в пансионе Жакино, слушал лекции по военному искусству у генерала Фуля, участник кампании 12-го года, герой, в двадцать четыре года произведен в генерал-майоры. Сейчас ему тридцать семь. Золотой возраст! Сдержан, влюблен. У таких страсть не переменчива. Князь Сергей Григорьевич – партия весьма достойная.

Раевская: Может быть, я его и полюблю… со временем.

Вероятно, рассуждения эти вылились в другие слова, имели другие оттенки, но то, что отношения сторон перед свадьбой в предположении нашей верны, говорит страница «Записок» княгини Волконской. «… я вышла замуж в 1825 году за князя Сергея Григорьевича Волконского … достойнейшего и благороднейшего из людей; мои родители думали, что обеспечили мне блестящую по светским воззрениям, будущность. Мне было грустно с ними расставаться: словно сквозь подвенечный вуаль мне смутно виднелась ожидавшая нас судьба. Вскоре после свадьбы я заболела, и меня отправили вместе с матерью, с сестрой Софьей и моей англичанкой в Одессу, на морские купания. Сергей не мог нас сопровождать, так как должен был, по служебным обязанностям, остаться при своей дивизии. До свадьбы я его почти не знала. Я пробыла в Одессе все лето и, таким образом, провела с ним только три месяца в первый год нашего супружества; я не имела понятия о существовании тайного общества, которого он был членом. Он был старше меня лет на двадцать и потому не мог иметь ко мне доверия в столь важном деле».

Да, брак этот начинался без взаимной любви. Тайна, которую вынужден был хранить Сергей Григорьевич Волконский, мешала ему завоевать расположение жены, ибо она при тонкой и чувствительной натуре своей видела в нем не полную откровенность. Ее желание понять мужа наталкивалось на странное невидимое препятствие, в такие минуты он становился ей, как писала Мария Николаевна сестрам, несносным. Их отчужденность росла.

Между тем Мария Николаевна готовилась стать матерью. И вот тут-то, почувствовав, возможно, материнскую ответственность перед будущим ребенком, она ощутила, как пришла к ней поразившая ее самое нежность, словно накаливалась она в потаенных хранилищах души, а теперь вышла наружу. 1 марта 1825 года она писала свекрови: «Вид моего бедного Сержа причиняет мне истинное огорчение: он так печалится, видя мои страдания! Как он нежно заботился обо мне! Самая ласковая мать не могла бы быть более заботливой по отношению к своему ребенку, чем он ко мне. Я не перестаю благословлять небо за то, что оно даровало мне друга столь достойного, столь исполненного доброты».

Но разлука была неминуемой, ибо наступал декабрь.

«Он приехал за мной к концу осени, – вспоминает Волконская, – отвез меня в Умань, где стояла его дивизия, и уехал в Тульчин – главную квартиру Второй армии. Через неделю он вернулся среди ночи; он меня будит, зовет: «Вставай скорей»; я встаю, дрожа от страха. Моя беременность приближалась к концу, и это возвращение, этот шум меня испугали. Он стал растапливать камин и сжигать какие-то бумаги. Я ему помогала, как умела, спрашивая, в чем дело? «Пестель арестован». – «За что?» Нет ответа. Вся эта таинственность меня тревожила. Я видела, что он был грустен, озабочен. Наконец он мне объявил, что обещал моему отцу отвезти меня к нему в деревню на время родов, – и вот мы отправились. Он меня сдал на попечение моей матери и немедленно уехал; тотчас по возвращении он был арестован и отправлен в Петербург. Так прошел первый год нашего супружества; он был еще на исходе, когда Сергей уже сидел под затворами крепости в Алексеевском равелине».

Ничего еще не зная об его аресте, Мария Николаевна пишет мужу из Болтышки 31 декабря 1825 года: «Не могу тебе передать, как мысль о том, что тебя нет здесь со мной, делает меня печальной и несчастной, ибо, хоть ты и вселил в меня надежду обещанием вернуться к 11-му (годовщина их свадьбы. – М. С.), я отлично понимаю, что это было сказано тобой лишь для того, чтобы немного успокоить меня; тебе не разрешат отлучиться. Мой милый, мой обожаемый, мой кумир Серж! Заклинаю тебя всем, что у тебя есть самого дорогого сделать все, чтобы я могла приехать к тебе, если решено, что ты должен остаться на своем посту…»

Она еще не ведала, что дальняя дорога ей уже уготована судьбой.

Через тридцать лет сын декабриста Якушкина Евгений Иванович отправился в Сибирь. В Красноярске он встретился с Волконским, с которым предстояло вместе добираться в Иркутск. Вот каким увидел его молодой путешественник: «Человек, каких встречаешь… между молодыми, потому что с такими понятиями стариков почти совсем нет. К дворянству у него ненависть такая, ежели не на деле, так на словах (и это в его роды редкость), что сделала бы честь любому республиканцу 93-года. Впрочем, в искренности его убеждений сомневаться нельзя. Он вступил в общество, конечно, по убеждению, а не из каких-нибудь видов: в 1813 г. он уже был генералом (ему было 24 года) – у него не было недостатка ни в надеждах на будущее, ни в средствах к жизни, ни в имени. Почти в одно и то же время он и М. Орлов женились на двух сестрах Раевских, дочерях известного генерала 1812 года Ник.Ник. Раевского. Н.Н. Раевский, знавший, что оба они принадлежат к тайному обществу, требовал, чтобы они оставили его, ежели хотят жениться на его дочерях. М. Орлов согласился, но Волконский, страстно влюбленный в Раевскую, отказался наотрез, объявя, что убеждений своих он переменить не может и что он никогда от них не откажется. Партия была так выгодна, что Раевский не настаивал на своих требованиях и согласился на свадьбу. Этот брак, вследствие характеров совершенно различных, должен был впоследствии доставить много горя Волконскому… Любила ли когда-нибудь Мария Николаевна, жена Волконского, своего мужа – это вопрос, который решить теперь трудно, но, как бы то ни было, она была одной из первых, приехавших в Сибирь разделить участь мужей, сосланных в каторжную работу. Подвиг, конечно небольшой, ежели есть сильная привязанность, но почти непонятный, ежели этой привязанности нет».

«Почти непонятным» отъезд в Сибирь Волконской был для многих, и в первую очередь для ее отца.

После ареста князя Волконского ее окружили заговором молчания. Письма к ней от Волконского, от его сестры и брата перехватывались, сведения обо всем, что произошло на Сенатской площади, до нее доходили скупо. На страже стоял брат Александр, взявший контроль над почтой и поступками Марии в свои руки. Екатерина писала брату, что на месте Марии она, не задумываясь отправилась бы за мужем своим, но этого письма Мария не видела. Впервые она узнала об аресте Сергея Григорьевича лишь 3 марта 1826 года и уже через два дня сообщала ему: «…я узнала о твоем аресте милый друг. Я не позволяю себе отчаиваться… Какова бы ни была твоя судьба, я ее разделю с тобой, я последую за тобой в Сибирь, на край света, если это понадобиться, – не сомневайся в этом ни минуты, мой любимый Серж. Я разделю с тобой и тюрьму, если по приговору ты останешься в ней».

Это было сказано в порыве сострадания. Это было пророчество.

Уже 8 марта она писала брату Александру: «Сергей – лучший из мужей и будем лучшим от отцов, и я его сейчас люблю более, чем когда-либо, ведь он несчастен…»

«Роды были очень тяжелы, без повивальной бабки (она приехала только на другой день). Отец требовал, чтобы я сидела в кресле, мать, как опытная мать семейства, хотела, чтобы я легла в постель во избежание простуды, и вот начался спор, а я страдаю; наконец воля мужчины, как всегда, взяла верх; меня поместили в большом кресле, в котором я жестко промучилась без всякой медицинской помощи… Наконец к утру приехал доктор, и я родила своего маленького Николая, с которым впоследствии мне было суждено расстаться навсегда. У меня хватило сил дойти босиком до постели, которая не была согрета и показалось мне холодной, как лед; меня сейчас же бросило в сильный жар, и сделалось воспаление мозга, которое продержало меня в постели в продолжение двух месяцев. Когда я приходила в себя, я спрашивала о муже; мне отвечали, что он в Молдавии, между тем как он был уже в заключении и проходил через все нравственные пытки допросов».

Можно представить, что происходило в душе Марии Николаевны в эти беспросветные дни. Она не могла не задумываться над странным поведением мужа в часы их последней встречи: муж сжигал бумаги, так поступают неспроста. Она ощущала вокруг себя пустоту, ее держали в неведении стало быть, давали пищу воображению. И случилось то, чего не ожидали ни родители, ни братья, которые, конечно же, вели себя так из одной только любви к ней; она стала отдаляться от них. До сих пор они были для Марии Николаевны всем – она жила их мыслями, она верила в их доброту и справедливость и даже в том, что брак ей поначалу был в тягость, она винила только самое себя. Теперь она как бы перерезала родственные связи, становилась сама собой, соображение ее все более занимал муж. Желание увидеть его стало нестерпимым, и Мария Николаевна потребовала от родных правды. Тогда ей объявили, что Сергей Григорьевич арестован, но постарались ослабить ее сочувствие к мужу. Теперь она узнала, что и отец ее, и брат Александр в Петербурге, что они пытаются хлопотать по делу Орлова и Волконского, принимая все меры, используя все связи, чтобы выручить зятьев из беды. Мария Николаевна объявила матери, что едет в Петербург. Ее решительность была непоколебимой.

«Все было готово к отъезду; когда пришлось встать, я вдруг почувствовала сильную боль в ноге. Посылаю за женщиной, которая так усердно молилась за меня богу; она объявляет, что это рожа, обертывает мне ногу в красное сукно с мелом, и я пускаюсь в путь со своей доброй сестрой и ребенком, которого по дороге оставляю у графини Браницкой, тетки моего отца».

Она ехала и день и ночь, преодолевая боль и усталость. Был апрель. Дороги размыли вешние воды, колеса по ступицу зарывались в грязь, черные комья летели из-под копыт усталых коней. Ее появление в доме матери Сергея Григорьевича было неожиданным. Опасаясь за здоровье дочери мать княгини тоже примчалась в Петербург. Душевное состояние семьи Раевских в эти дни отразила их переписка.

«Мама приехала сегодня утром, Маша здесь со вчерашнего вечера. Ее здоровье лучше, чем я смел надеяться, но она страшно исхудала, и ее нервы сильно расстроены. Бедна, она все еще надеется. Я буду отнимать у нее надежды только с величайшей постепенностью: в ее положении необходима крайняя осторожность».

«Неизвестность, в которой я тебе, милый друг Машенька, я нахожусь, мне весьма тягостна. Я знал все, что ожидает тебя в Петербурге. Трудно и при крепком здоровье переносить таковые огорчения. Отдай себя на волю божию! Он один может устроить судьбу твою. Не забывай, мой друг, в твоем огорчении милого сына твоего, не забывай отца и мать, братьев, сестер, кои все тебя так любят. Повинуйся судьбе; советов и утешений более тебе сообщить не могу…»

М. Н. Волконская. «Записки»:

«Некому было дать мне доброго совета: брат Александр, предвидевший исход дела, и отец, его опасавшийся, меня окончательно обошли. Александр действовал так ловко, что я все поняла лишь гораздо позже, уже в Сибири, где узнала от своих подруг, что они постоянно находили мою дверь запертою, когда ко мне приезжали. Он боялся их влияния на меня; а несмотря, однако, на его предосторожности, я первая с Каташей Трубецкой приехала в Нерчинские рудники».

Она пробудилась от сна, от странного оцепенения. До сих пор за каждым ее поступком стояла воля родителей или братьев, людей сильных и своеобразных, теперь набрала силу, очистилась от всего чужого ее недюжинная натура. Совсем еще юная, Волконская оказалась центром, вокруг которого скрестились интересы многих людей, ей пришлось стать и дипломатом, и политиком и воином. Она обратилась с просьбой к Николаю I разрешить ей разделить участь мужа, о чем сообщила в письме к отцу: «Я написала письмо его величеству по собственному разумению, как для того, чтобы выразить свою признательность за интерес к моей особе, который он продолжает проявлять, так и для того, чтобы сказать ему, что никто более меня не может желать моего отъезда, что в этом – весь смысл моего существования, иначе я зачахну, так как беспокойство гложет меня… Мой добрый папа, вас должна удивить та решительность, с которой я пишу письма коронованным особам и министрам, но что вы хотите – нужда и беда вызвали смелость и, в особенности, терпение. Я из самолюбия отказалась от помощи других. Я летаю на собственных крыльях и чувствую себя прекрасно».

Александра Николаевна Волконская, обер-гофмейстерина двора, тоже изъявила вдруг желание разделить участь сына. Но ее весьма легко уговорила императрица «не делать этой глупости». И светская дама самозабвенно танцевала с царем на балу, с тем самым царем, который подписал ее сыну смертный приговор замененный каторгой и сибирской ссылкой, тем самым царем, который, будучи раздраженный упорством Волконской на допросах, написал: «Сергей Волконский набитый дурак, таким нам всем давно известный, лжец и подлец в полном смысле и здесь таким же себя показал. Не отвечая ни на что, стоя, как одурелый, он собою представлял самый отвратительный образец неблагодарного злодея и глупейшего человека».

Софья Григорьевна Волконская сестра декабриста, которая еще совсем недавно, уверяла всех в преданной любви к брату, заявила Марии Николаевне, что та-де свободна от обязательств перед мужем, «потому что муж пренебрег искренностью и прямодушием» по отношению к жене. Через весьма короткое время она воспользуется правом и присвоит его имение, имущество и деньги. Однако при всем том они осуществляли моральный нажим на Марию Николаевну, намекая ей недвусмысленно на несчастную судьбу и непереносимое одиночество, которое ждет их сына и брата в Сибири.

Раевские чувствовали этот нажим, хотя и преувеличивали его влияние. В их представлении жила еще девочка Машенька, не умеющая делать ни самостоятельных заключений, ни самостоятельных шагов. Мария Николаевна с душевной тонкостью и тактом защищала родственников мужа в письмах к отцу и братьям, которые использовали все возможное, чтобы удержать ее от поездки в Сибирь. Они связались с Волконским, письменно просили его ради единственного сына убедить жену не решаться на такой поступок. И из-за любви к ней Волконский действовал по их наущению, отговаривал следовать за ним. Каких душевных мук это ему стоило! Родные настойчиво говорили и писали Машеньке о Николино, укрепляя в ней привязанность к ребенку, тем более что надежда взять его с собой отпала: женам декабристов брать с собой детей запретили.

Но в ней все росло и чувство более высокое, чем простая привязанность к Сергею Григорьевичу, – чувство гражданское, удивление бескорыстием мужа и его сотоварищей по делу. «Если даже смотреть на убеждения декабристов как на безумие и политический бред, – писала она позже, – все же справедливость требует признать, что тот, кто жертвует жизнью за свои убеждения, не может не заслужить уважения соотечественников. Кто кладет голову свою на плаху за свои «убеждения», тот истинно любит отечество…»

В каком бы героическом ореоле ни предстал теперь перед ней подвиг ее мужа, она чувствовала необходимость в собственном поступке, в собственном подвиге. Ее настойчивость уже заставляет задуматься Раевского, он даже пишет старшей дочери Екатерине: «Если бы я знал в Петербурге, что Машенька едет к мужу безвозвратно и едет от любви к мужу, я б и сам согласился отпустить ее навсегда, погрести ее живую; я бы ее оплакал кровавыми слезами и тем не менее отпустил бы ее».

Узнав, что Мария Николаевна попросила свидание с Волконским, Александр Раевский решил воспользоваться случаем. Он пишет по просьбе сестры письмо к Бенкендорфу, но параллельно посылает ему еще одно послание:

От сестры:

«Господин генерал, я прибыла сюда, чтобы быть ближе к своему мужу и быть в курсе того, что его ждет, на что можно надеяться от справедливости и милости императора… Я обращаюсь к вам, господин генерал, чтобы получить достоверные сведения о делах моего мужа, так как мои родные не сообщают мне ничего определенного…»

«Господин генерал, угрожающее состояние здоровья моей бедной сестры заставляет нас, мою мать и меня, скрывать от нее тяжесть обвинений, предъявленных ее мужу. Даже то немногое, что стало известно ей об этом, уже достаточно, чтобы привести ее в расстройство. Сегодня она обращается с просьбой к вам и к императору. Она горячо желает повидать своего мужа и надеется получить разрешение, зная доброту его величества, – мы тоже не сомневаемся в этом. Мы не можем проявлять настойчивость и противиться этому естественному желанию, но считаем нашим долгом предотвратить свидание, которое при слабом состоянии здоровья сестры моей может оказаться губительным для ее рассудка и даже для ее жизни, и сейчас уже столь печальной. Соблаговолите, господин генерал, изложить его величеству от нашего имени мотивы, кои побуждают нас, мою мать и меня, решительно противиться этому свиданию… Для того, чтобы нашу совесть потом не отягощали столь серьезные упреки, которые могла бы бросить моя сестра после того, как она узнает о том, как велико ее несчастье, а также о том, что мы помешали ей принесли своему мужу утешение, мы согласились бы на это свидание, если бы его величество милостиво соизволил разрешить графу Орлову (брату декабриста Михаила Орлова, приближенному Николая I, о чем говорилось выше. – М. С.) повидаться ранее с князем Волконским. Он бы мог предупредить князя о состоянии моей сестры и взять с него торжественную клятву утаить от нее степень своей виновности, а также потребить все свое влияние на нее для того, чтобы уговорить ее тотчас же отправиться к своему сыну и ждать там решения его судьбы. Только на этом условии можем мы согласиться на свидание, столь желаемое для моей бедной сестры».

Краткое свидание в крепости при посторонних – так устроили Раевские – не позволило мужу и жене перемолвиться и словом о том, что их волновало и тревожило. И только в первых письмах из Сибири Сергей Григорьевич написал горькую истину. Он и здесь сохранил такт, проявил душевное благородство, сообщил жене обо всем, что ждет ее в случае, если решится она на поездку в Сибирь; «… я поставлю, однако же, себе священной обязанностью описать тебе по истине и в подробности, какое мое теперешнее и предстоящее положение. От души желал бы скрыть его от тебя и тем не подать новой причины твоим горьким слезам. Но, бесценный друг мой, я поставил бы себе новым, вечным упреком, ежели бы утаил оное от тебя, когда оно может иметь столь значительное влияние на решения, тобою, как я не сомневаюсь, к моему утешению, предпринимаемые… С прибытием сюда ты должна будешь лишиться своего звания, должна будешь разлучиться с сыном… Какие меры осторожности почтут нужным принять по случаю приезда жен к мужьям, в моем положении находящимся мне неизвестно, но, может быть, многие из принятых в отношении меня мер распространятся и на тебя; ты должна будешь во всем терпеть нужду, не только если будешь разделять во всех отношениях стесненное мое положение, но даже и в том случае, когда бы имела полную волю во всех твоих поступках, по невозможности доставить себе в сем краю даже обыкновенные и необходимые довольства простой жизни. Сверх того, должна будешь частью разделять те унижения, которым я подвержен, находясь под ежеминутным и разделенным столь многими лицами надзором и не имея, по теперешнему моему званию, ни перед кем голоса и ни от кого защиты».

На допросах, на изнурительных судебных заседаниях, в камере крепости, в дороге через сибирские дали думал он о своем первенце, о Николино, коего видел, можно сказать мельком, когда навестил жену и сына в Болтышке перед самым арестом. И сейчас, прощаясь с ним навсегда, Волконский решил написать мальчику письмо, которое прочтет он, когда подрастет: из тюремных глубин донесется до него голос отца. Так думал Волконский, когда при первом проблеске утра придвинул к себе лист бумаги:

«Милый мой сын Николушка, пишет тебе сии строки из темницы несчастный твой отец. Едва он успел взглянуть на себя в первых днях твоей жизни – и навеки ныне с тобой разлучен. Поручаю тебя богу и матери твоей. Своей памятью я оставляю тебе жестокое наследие – чтоб сие самое было бы тебе причиною укрепиться в истинных добродетелях и заслужить через оные общего уважения и лестное имя честного человека. Когда рассудок позволит тебе иметь точные сведения о постигшей меня участи и о причинах оной, окажи свое сыновнее чувство несколькими о мне слезами. Помни также, мой друг Николушка, что священнейшим для себя долгом – быть утешением матери твоей. В матери же своей найдешь истинного друга. Мой друг Николушка, писал сие письмо, мысленно тебя прижимая к сердцу, милый мой друг, прости навеки.

Твой Сергей Волконский

Был поздний вечер. Она покидала Москву, «скрепя сердце, но не падая духом». В одиннадцать часов вечера написала прощальное письмо родным: «Дорогая, обожаемая матушка, я отправляюсь сию минуту; ночь – превосходна, дорога – чудесная… Сестры мои, мои нежные, хорошие, чудесные и совершенные сестры, я счастлива, потому что я довольна собой».

Малороссийских имениях - семья часто переезжала. Как и все дети Раевских, Мария получила домашнее образование. Она была отличной пианисткой, обладала прекрасным голосом, пела почти профессионально и особенно любила итальянскую музыку. Знала французский и английский языки «как свои родные». Русским языком владела значительно хуже, поэтому всегда писала по-французски. В более поздние годы она пыталась восполнить этот пробел в своём образовании, но безуспешно. С юных лет Мария пристрастилась к чтению серьёзных книг . По свидетельству сына Михаила (которое относится к более поздним годам), она особенно интересовалась историей и литературой . Главой семьи был Николай Николаевич, жена и дети любили его и во всём ему подчинялись. Но Раевский не имел возможности проводить много времени в кругу семьи в то время, на которое пришлись ранние годы Марии, остававшейся на попечении матери, видимо, повлиявшей на формирование дочери . По словам внука Марии Николаевны С. Волконского , Софья Алексеевна была «женщина характера неуравновешенного, нервная, в которой темперамент брал верх над разумом. <…> Женщина характера сухого, мелочного…» . Несмотря на сложные взаимоотношения с матерью, Мария Николаевна на протяжении всей жизни сохраняла к ней уважение и любовь .

С семьёй Раевских ещё с 1817 года хорошо был знаком А. С. Пушкин . Особенно он сдружился с Раевскими в совместной поездке на Кавказские Минеральные Воды во время своей южной ссылки . Пушкин вместе с Раевскими был два месяца на водах, с ними уехал в Крым и три недели провёл в Гурзуфе .

В начале 1820-х дом Раевских стал посещать Густав Олизар , бывший в то время киевским губернским маршалом (предводителем дворянства). Он увлёкся Марией, превратившейся на его глазах из «малоинтересного подростка» в «стройную красавицу, смуглый цвет лица которой находил оправдание в чёрных кудрях густых волос и пронизывающих, полных огня очах». В 1823 году Олизар сватался к Раевской, но получил от её отца отказ. В письме к Олизару Николай Николаевич объяснял его «различием народности и религии», выражал сожаление и надежду, что Густав продолжит и далее посещать их дом. По мнению исследователей , отец всё решил сам за дочь. Однако возможно, что отказ исходил от Марии Николаевны . Олизар уехал в своё крымское имение, он, по словам Щёголева , «тосковал и писал сонеты о своей безнадёжной любви», называя в стихах Марию Амирой. Позднее он возобновил знакомство с Раевскими и в 1828 году просил руки сестры Марии Елены. Из письма Раевского-старшего сыну Николаю известно, что Олизара отвергла сама Елена, тогда как отец, по собственному признанию, не отказал бы ему .

Замужество

Около середины августа 1824 года к Марии через М. Орлова посватался князь С. Волконский . Это было тяжёлое время для Раевских, находившихся на пороге разорения. Большинство исследователей считает, что Мария приняла предложение Волконского по настоянию отца, считавшего, что эта партия принесёт «блестящую, по светским воззрениям, будущность» дочери. Но некоторые допускают, что решающее слово всё-таки оставалось за Марией Николаевной . В начале октября Волконский приехал в Киев, помолвка состоялась 5-го числа того же месяца. Свадьбу сыграли в Киеве 11 января 1825 года. В исследовательской литературе встречается утверждение, что перед венчанием старший Раевский заставил подписать Волконского обещание оставить «антигосударственную деятельность» , и будущий зять без колебаний подписал бумагу, однако слова своего не сдержал . Историк Оксана Киянская , однако, считает, что это всего лишь легенда .

Молодые супруги провели медовый месяц в Гурзуфе, вместе они были и последующие три месяца. Видимо, между Марией и мужем не было согласия. Известно, что она жаловалась братьям и сёстрам на поведение Волконского, который был иногда резок, избегал её и даже был «несносен» . Впоследствии Щёголев писал: «Мы знаем, что духовной, интимной близости не было ни между женихом и невестой, ни между мужем и женой» .

Вскоре Мария заболела и с матерью и сестрой Софьей уехала в Одессу на морские купания. В то время она уже была беременна. Осенью Волконский привёз жену и её сестру Софью в Умань , сам же отправился в Тульчин , где располагался штаб 2-й армии. Мария тосковала в разлуке с мужем - она писала Волконскому: «Не могу тебе передать, как мысль о том, что тебя нет здесь со мной, делает меня печальной и несчастной, ибо хоть ты и вселил в меня надежду обещанием вернуться к 11-му, я отлично понимаю что это было сказано тобой лишь для того, чтобы немного успокоить меня, тебе не разрешат отлучиться. Мой милый, мой обожаемый, мой кумир Серж! Заклинаю тебя всем, что у тебя есть самого дорогого, сделать всё, чтобы я могла приехать к тебе, если решено, что ты должен оставаться на своем посту ».

После 14 декабря

По воспоминаниям Марии Николаевны, в конце декабря 1825 года Волконский неожиданно приехал в Умань. Он сообщил жене об аресте Пестеля , однако не объяснил, что случилось. Волконский увёз жену в имение её родителей в Киевской губернии Болтышку и «немедленно уехал». О событиях 14 декабря Мария Николаевна ничего не знала. Она родила сына Николая 2 января 1826 года и проболела около двух месяцев . Роды были тяжёлыми: по свидетельству Марии, отец и мать спорили, как ей лучше рожать - в кресле или кровати. «Как всегда» (биографы Марии Николаевны особо обращают внимание на это замечание, как доказательство того, что в семье всё решал отец), последнее слово осталось за Николаем Николаевичем, и Мария мучилась в кресле. Доктора не было, крестьянка, назвавшаяся акушеркой, всё время молилась, стоя на коленях в углу, вместо того, чтобы оказать помощь роженице.

Раевские всё время болезни Марии скрывали от неё арест мужа, на все вопросы отвечая, что тот находится в Молдавии. Узнав о случившемся, Мария немедленно написала мужу в Петропавловскую крепость: «Я узнала о твоём аресте, милый друг. Я не позволяю себе отчаиваться… Какова бы ни была твоя судьба, я её разделю с тобой, я последую за тобой в Сибирь, на край света, если это понадобится, - не сомневайся в этом ни минуты, мой любимый Серж. Я разделю с тобой и тюрьму, если по приговору ты останешься в ней» .

«…Не его [мужа] арест меня огорчает, не наказание, которое нас ожидает, но то, что он дал себя увлечь, и кому же? Низким из людей, презираемым его beau-père [тестем], его братьями и его женой…»

Цитируя эти строки, О. Попова отмечает, что, несмотря на то, что Мария в доме отца была окружена передовыми людьми того времени, идеи свободолюбия она не впитала . По мнению Поповой, Мария восприняла неудачное начало своей семейной жизни как результат того, что Волконский был вынужден скрывать от неё правду. Так как между супругами уже не было недоговорённости, она «брала реванш» за первые месяцы брака.

Оправившись от последствий родов, вместе с сыном Николаем, Волконская отправилась в Петербург , чтобы увидеться с мужем. По дороге в столицу Мария остановилась в Белой Церкви у тётки отца, графини Браницкой (в её поместье «были хорошие врачи»), и оставила там ребёнка .

Петербург

В Петербурге в то время, кроме Раевского-старшего, находился и её брат Александр , а следом за Марией приехали мать и сестра Софья. Николай Николаевич вскоре возвратился в своё поместье через Москву, где увиделся с дочерью Екатериной и успокоил её насчёт судьбы мужа - Михаила Орлова, давно отошедшего от декабристского движения, однако положение его другого зятя было серьёзным. Александр Раевский, оставшийся в Петербурге следить за ходом следствия, постарался, чтобы до Марии доходила только часть информации: это было продиктовано и беспокойством членов семьи о состоянии её здоровья, и их желанием поскорее удалить её из столицы. О том, что брат перехватывал письма, адресованные ей, и препятствовал её встречам с родственниками других декабристов, Мария узнала значительно позже, уже живя в Сибири . Александр добился разрешения на свидание сестры с мужем и в то же время просил Бенкендорфа поручить А. Орлову предварительно увидеться с Волконским и потребовать, чтобы тот не распространялся «о степени виновности, которая тяготеет над ним». Волконскому писала и мать Марии, просившая о «сдержанности», так как ослабевшая от болезни дочь могла «потерять рассудок» . Он должен был также убедить жену вернуться к сыну и ждать окончания следствия. Только на этих условиях Раевские соглашались на встречу Марии с мужем . В это же время в записке, которую ему удалось передать своей сестре Софье Григорьевне , Волконский сообщал, что некоторые из жён арестованных уже получили разрешение следовать за своими мужьями: «Выпадет ли мне это счастье, и неужели моя обожаемая жена откажет мне в этом утешении? Я не сомневаюсь в том, что она с своим добрым сердцем всем мне пожертвует, но я опасаюсь посторонних влияний, и её отдалили от всех вас, чтобы сильнее на неё действовать» .

17 апреля было получено разрешение на свидание, однако Мария не знала об этом: родные ждали окончания переговоров Орлова с Волконским и лишь 20 апреля поставили её в известность . Супруги увиделись вечером 21 апреля на квартире коменданта Петропавловской крепости в присутствии врача и самого коменданта, который должен был прервать свидание, «если Волконский выкажет слабость» . «Все взоры были обращены на нас», - напишет позднее Мария Николаевна, Волконские «ободряли друг друга, но делали это без всякого убеждения». Выполняя предписания Раевских, Волконский ничего не говорил о своём деле и просил жену поскорее вернуться к сыну. Они сумели обменяться платками, возвратившись домой, Мария обнаружила лишь «несколько слов утешения», написанные на одном из его углов .

Ожидание приговора

24 апреля 1826 года Мария уехала из Петербурга в Москву, к сестре Екатерине. В Москве с Волконской пожелала увидеться императрица Мария Фёдоровна . Мария Николаевна, ожидавшая разговора о муже, была разочарована, убедившись, что «её позвали просто из любопытства» .

Остаток весны и лето она провела в Белой Церкви с сыном. Сначала Волконская была поглощена заботами о заболевшем Николае, но когда он выздоровел, её помыслы снова обратились на мужа. Мария ждала, страдая от неизвестности, в одном из писем Волконскому она назовёт «минуты, проведённые в этом ужасном состоянии», самыми тяжёлыми в своей жизни . В поместье Браницкой прибыл Александр Раевский, продолжавший контролировать сестру, ей никто не смел рассказывать о том, что происходит в Петербурге, она не видела газет. В начале августа, с соблюдением всяческих предосторожностей, Марии сообщили, что Волконскому будет сохранена жизнь . Несмотря на изоляцию, до неё доходили сведения о том, что некоторые жёны декабристов собираются поехать за мужьями. Так, она интересовалась у Софьи Волконской, где и как устроит своих троих детей Александра Муравьёва . В середине июня Мария писала Волконскому: «К несчастью для себя я вижу хорошо, что буду всегда разлучена с одним из вас двоих; я не смогу рисковать жизнью моего ребёнка, возя его повсюду с собой» . Со своей стороны, родственники мужа делали всё, чтобы склонить Марию к поездке в Сибирь, дошло до объявления, будто Александра Николаевна Волконская собирается ехать к сыну. С. Г. Волконская писала об этом Марии в июле, но письмо перехватил Александр Раевский . А своему брату 27 августа Софья Волконская сообщала, что Мария выедет к нему с сыном, в то время когда последняя ещё ничего не решила. Видимо, Софья Григорьевна рассчитывала, что брат напишет жене о её поездке, как о свершившемся деле, и это подтолкнёт Марию действовать в нужном направлении .

Отъезд в Сибирь

О приговоре по делу 14 декабря Мария Николаевна узнала от брата лишь в конце сентября . Она упрекала его в том, что от неё всё скрывали, и объявила, что «последует за мужем». Александр собирался в то время в Одессу и запретил Марии покидать Белую Церковь до своего возвращения. Однако, как только он уехал, Мария Николаевна, взяв сына, отправилась в Петербург. Она остановилась в Яготине - имении брата мужа, Николая Репнина , - тот должен был сопровождать невестку в столицу, но заболел, и Мария задержалась там на месяц . Её письма родным показывают, что она не доверяла Волконским (отец считал, что Мария находилась под их влиянием):

«Я вижу повсюду ангелов? Находила ли я их в моей belle-mère [свекрови], Никите , Репниных? Верь мне, Александр, что у меня открыты на них глаза, но я об этом ничего не говорила, чтобы не внушать к ним неприязни в моём отце; поведение их мало деликатное заслуживало это, но Сергей от этого пострадал бы» (Мария Волконская - Александру Раевскому) .

4 ноября 1826 года Мария с сыном в сопровождении деверя приехала в Петербург, где встретилась с отцом. Настроение Раевского изменилось: он по-прежнему считал своего зятя виновным, однако жалел его, «скорбел о нём в душе своей». Ранее категорически возражавший против поездки дочери в Сибирь, он согласился при условии, что ребёнка она оставит ему: «Когда сын её у меня, она непременно воротится» . 15 декабря Мария обратилась с прошением к императору о позволении выехать в Сибирь. Судя по её «Запискам», отношения между ней и Волконскими были сложными: родственники мужа были обижены на то, что она не отвечала на их письма, а Мария не хотела признаться, что их перехватывал брат: «Мне говорили колкости, но ни слова о деньгах» . Мария Николаевна заложила свои драгоценности и оплатила часть долгов мужа .

21 декабря она получила разрешение . Николай Николаевич уезжал из Петербурга в своё имение Милятино. Расставание было тяжёлым:

«Я показала ему письмо Его Величества [ответ на прошение]; тогда мой бедный отец, не владея более собой, поднял кулаки над моей головой и вскричал: „Я тебя прокляну, если ты через год не вернёшься“. Я ничего не ответила, бросилась на кушетку и спрятала голову в подушку» .

По пути в Сибирь Волконская остановилась в Москве у своей невестки Зинаиды . 27 декабря 1826 года та устроила для Марии прощальный музыкальный вечер и «пригласила всех итальянских певцов, бывших тогда в Москве». Об этом вечере Мария вспоминает в своих «Записках», дополняет её рассказ подробная запись одного из гостей - А. Веневитинова. Сначала Волконская находилась в отдельной комнате, к ней постоянно заходила лишь хозяйка дома, потом, когда остались только самые близкие друзья княгини Зинаиды, гостья присоединилась к обществу. Лишённая возможности петь (в дороге она простудилась), Мария просила повторить её любимые произведения: «Ещё, ещё, подумайте только, ведь я никогда больше не услышу музыки!» В этот вечер Мария в последний раз виделась с Пушкиным, который был «полон искреннего восторга; он хотел мне поручить своё „Послание к узникам “, для передачи сосланным, но я уехала в ту же ночь, и он его передал Александре Муравьёвой» .

Всего в Москве Мария провела два дня. Здесь она получила письмо отца, 17 декабря из Милятина он напутствовал дочь: «Пишу к тебе, милой друг мой, Машинька, на-удачу в Москву. Снег идёт, путь тебе добрый, благополучный. Молю Бога за тебя, жертву невинную, да укрепит твою душу, да утешит твоё сердце!» Перед отъездом Мария встретилась с сестрой Екатериной. Они говорили в том числе и об эпизоде, мучившем Волконскую: в газеты попала история о вскрытии её мужем в 1822 году, в то время, когда в дивизии М. Орлова произошли волнения, письма начальника Полевого аудиториата 2-й армии генерала Волкова к П. Киселёву . Сестра как могла успокоила Марию: благодаря Волконскому Орлов знал, о чём его будут спрашивать на следствии. Через много лет Волконская снова обратилась к этому случаю:

«Такой поступок не только не предосудителен, но даже не представляет злоупотребления доверием, так как Киселёв желал, чтобы это письмо было известно Орлову» .

Родственники декабристов передали ей такое количество посылок, что пришлось взять вторую кибитку. В сопровождении слуги и горничной, которая «оказалась очень ненадёжной», Волконская поехала в Казань , не делая остановок. В Казани она была вечером 31 декабря. Чиновник военного губернатора советовал ей возвратиться назад, так как княгиня Трубецкая , опередившая Марию, была задержана в Иркутске, а её вещи были обысканы. Волконская возразила, что у неё есть разрешение императора, и продолжила путь, несмотря на начинающуюся метель, в новогоднюю ночь . Новый, 1827 год Мария встретила в пути в компании горничной, которая была настолько не в духе, что Волконская не решилась её поздравить. Через пятнадцать дней ей встретился обоз из Нерчинска. Мария узнала от одного из солдат, конвоировавших его (офицер не пожелал разговаривать с женой государственного преступника), что ссыльные декабристы находятся в Благодатском руднике.

В Сибири

В ночь на 21 января Волконская приехала в Иркутск , ей отвели квартиру, которую только что освободила Екатерина Трубецкая, направлявшаяся в Забайкалье, здесь Марию навестил гражданский губернатор Цейдлер . Он, выполняя указания, полученные из столицы, уговаривал княгиню вернуться в Россию. В противном случае Волконская должна была подписать «Условия», разработанные для жён декабристов генерал-губернатором Восточной Сибири Лавинским , и предоставить свой багаж для описи. Копия этих «Условий» сохранилась в семейном архиве Волконских. Жёнам декабристов давали на подпись сокращённый вариант секретного документа . Следуя за своим мужем, женщина отказывалась от своего «прежнего звания» и отныне становилась «женой ссыльно-каторжного». Дети, рождённые в Сибири, записывались в казённые крестьяне . Запрещено было иметь при себе ценные вещи и крупные денежные суммы. Право на крепостных , сопровождавших въезжающих в Нерчинский край, уничтожалось . Мария подписала «Условия» и стала ждать подорожной , однако Цейдлер не торопился с её выдачей, задержав Волконскую в городе на неделю (княгиню Трубецкую ему удалось задержать в Иркутске на четыре месяца) . 29 января Волконская, успев увидеться в Иркутске с Александрой Муравьёвой, отправилась дальше. Перед отъездом она написала отцу, которому это послание доставило «не малое утешение». Своей дочери Екатерине он сообщал, что по-видимому Мария не догадывается о том, что ей нельзя будет возвратиться, либо, как предполагал он, «сие запрещение существует только для удержания жён несчастных от поездки в Сибирь» .

Благодатский рудник

11 февраля 1827 года Волконская, сопровождаемая начальником Нерчинского завода Бурнашевым , прибыла в Благодатский рудник . Своего мужа она увидела на следующий день в бывшей казарме, где содержались декабристы, работавшие в руднике:

«Бурнашев предложил мне войти … Сергей бросился ко мне; бряцанье его цепей поразило меня: я не знала, что он был в кандалах … Вид его кандалов так воспламенил и растрогал меня, что я бросилась перед ним на колени и поцеловала его кандалы, а потом - его самого» .

Мария разместилась в крестьянской избе, где уже жила приехавшая несколько ранее Трубецкая. Помещение было таким тесным, что когда Мария лежала на своём матрасе на полу, «голова касалась стены, а ноги упирались в дверь» . На следующий день Мария отправилась в рудник, чтобы посмотреть то «место, где работает муж». Она, с разрешения сторожа, спустилась в шахту и увидела Давыдова, Борисовых и Артамона Муравьёва, передала им известия от родных и письма, которые привезла с собой .

Как считает биограф Марии Волконской Филин, её приезд спас мужа: к тому времени он был болен и совершенно пал духом. Подавленное состояние Волконского отмечали товарищи по заключению, не скрыл он его и от жены в своём письме, которое удалось отправить, несмотря на запрещение писать .

Дни Волконской и Трубецкой были заполнены хлопотами по хозяйству, их горничные, по настоянию заводского начальства, вскоре были отосланы в Россию: «наши девушки стали очень упрямиться, не хотели нам ни в чём помогать, и начали себя дурно вести, сходясь с тюремными унтер-офицерами и казаками» . Свидания с мужем были разрешены дважды в неделю. После работы Мария читала, музицировала (Зинаида Волконская в вечер прощания со своей невесткой тайком от неё распорядилась привязать к её кибитке клавикорды) или сидела на камне против тюрьмы, переговариваясь с мужем . Как писала позднее домой Мария, физическая работа была для неё средством отвлечься от печальных мыслей, чтение же, напротив, заставляло её воспоминать о прошлом. И Трубецкая, и Волконская вели за заключённых переписку (это не было запрещено), и, благодаря им, декабристы стали получать вести от родных и посылки. Денег не хватало, Марии удалось привезти с собой 700 рублей ассигнациями, у Трубецкой деньги кончились ещё быстрее, чем у Волконской. По свидетельству Розена , их родные первое время не знали, куда писать, кому адресовать посылки. Волконская и Трубецкая ели суп и кашу, «ужин отменили». Когда мужья узнали об их трудностях, они отказались от пищи, которую им присылали женщины . Позднее Волконские тянули с выплатой годового содержания невестке, которой не раз приходилось напоминать об этом родственникам мужа. Несмотря на стеснённые средства, Мария помогала простым заключённым и даже имела столкновение с Бурнашевым из-за того, что заказала несколько рубашек каторжанам .

В первое время Волконская надеялась, что муж поправится, и она сможет вернуться к своему Николино. Лишь позднее она осознала, что, скорее всего, останется в Сибири навсегда:

«Теперь я понимаю смысл предостережения, заключавшегося в словах Е<го> В<еличества> императора: „Подумайте же о том, что вас ждёт за Иркутском“ , и тысячу раз благодарю Бога, что не поняла их раньше: это только увеличило бы страдания, разрывавшие моё сердце. Теперь на мне нет вины перед моим бедным ребёнком; если я не с ним, то не по моей воле. Иногда я представляю себе, что почувствуют мои родители при этом известии; только в эти минуты мне бывает больно», - писала она А. Волконской .

В письмах из Благодатского к свекрови и золовке Мария постоянно обращается к состоянию Волконского (здоровье которого всё ещё было плохо). Другая важная для неё тема - сын: она тоскует по Николино и упорно напоминает, что мальчик должен вернуться «на следующую зиму» к Раевским. Её пугало влияние нездорового петербургского климата, а, кроме того, внук должен был заменить её родителям навсегда утраченную дочь. Однако Волконские так и не исполнили просьбы Марии: её сын продолжал жить у них .

Чита

Тяжёлым ударом стала для Марии смерть её сына, известие о которой она получила, вероятно, в марте 1828 года . Со временем ей становилось, как Мария сознавалась сестре Елене, только тяжелее: с каждым прошедшим днём она сильнее осознавала утрату. Волконская стала добиваться разрешения «разделить заключение» с мужем. Посодействовать в этом она просила свекровь и отца («Я замкнулась в самой себе, я не в состоянии, как прежде, видеть своих подруг…»). В лице свекрови в этом вопросе она нашла союзницу, отец же ей отказал. В 1829 году генерал Раевский писал дочери Екатерине: «Маша здорова, влюблена в своего мужа, видит и рассуждает по мнению Волконских и Раевского уже ничего не имеет, в подробности всего войти не могу и сил не станет». Он не собирался содействовать её сближению с мужем. Разрешение соединиться жёнам декабристов с мужьями было получено в мае 1829 года после ходатайства коменданта Лепарского , на его рапорте Николай I написал: «Я никогда не мешал им жить с мужьями, лишь бы была на то возможность» . Переселению в острог препятствовали лишь теснота и отсутствие семейных камер, но Мария проводила все дни рядом с мужем .

Последние месяцы жизни генерала Раевского были омрачены конфликтом с дочерью: он обвинял Волконских в ущемлении её имущественных прав, Мария Николаевна же была вынуждена защищать родственников мужа. Дело дошло до того, что Николай Николаевич перестал писать Марии. Через три месяца он помирился с ней, но дал понять, ссылаясь на состояние своего здоровья, что более делами дочери и её мужа заниматься не будет .

Весть о смерти отца, полученная, вероятно, в ноябре 1829 года, поразила Марию Николаевну: «мне показалось, что небо на меня обрушилось». Ей на некоторое время потребовалась помощь доктора, и, с разрешения коменданта, Ф. Вольф , сопровождаемый конвоем, навещал Волконскую .

10 июля 1830 года Мария Николаевна родила дочь. Девочка, названная Софьей, скончалась в тот же день и была похоронена на кладбище у храма Святого Архистратига Михаила .

Вспоминая через несколько лет о времени, проведённом в Читинском остроге, Мария писала матери о своём одиночестве, изоляции «от всех» в силу и характера, и сложившихся обстоятельств: «я проводила время в шитье и чтении до такой степени, что у меня в голове делался хаос, а когда наступили длинные зимние вечера, я проводила целые часы перед свечкой, размышляя - о чём же? - о безнадёжности положения, из которого мы никогда не выйдем» (письмо к С. А. Раевской от 1 декабря 1833 г.) .

Петровский завод

Летом 1830 года была построена постоянная тюрьма для декабристов в Петровском заводе (Нерчинский горный округ). В августе из Читы заключенные были отправлены в Петровск двумя партиями (первая вышла 7-го числа). Жёны декабристов выехали в завод на повозках, переезд (около 700 вёрст) занял 50 дней . Новая тюрьма, построенная на болоте, с камерами, в которых не было окон, произвела на всех тяжёлое впечатление. Женщины в письмах к родным и близким подробно (а, по мнению Бенкендорфа, даже преувеличивая) описывали каземат. Жёны декабристов вскоре обзавелись собственным жильём недалеко от тюрьмы, большей частью - на одной улице, которая стала называться Дамской (а также Барской и Княжеской). Мария Николаевна купила в Петровском заводе небольшой дом, находившийся в стороне от усадеб других женщин, довольно далеко от тюрьмы. По хозяйству ей помогала крестьянская девушка из имения Раевских Мария Мальнева, по своему желанию приехавшая в Сибирь . В конце сентября 1830 года жёны декабристов получили разрешение поселиться со своими мужьями «в особых отделениях со дворами». Волконские жили в камере № 54 - её обстановка знакома по двум акварелям Николая Бестужева .

24 июня 1835 года вышел указ об освобождении Волконского от заводской работы. В ожидании решения по месту поселения (чиновники медлили с его выбором: император Николай желал, чтобы Волконский жил отдельно от других декабристов) Волконскому было предписано жить в доме на Дамской улице. Весной 1836 года Сергей Григорьевич, давно страдавший ревматизмом, пережил его обострение. Волконским всей семьёй разрешено было выехать для лечения на Тункинские минеральные воды. Перед отъездом Мария Николаевна обратилась к Бенкендорфу с просьбой определить Волконским место поселения рядом с доктором Вольфом, «чтобы можно было пользоваться его медицинской помощью» . Разрешение переехать в Урик, где жил Вольф, было дано 7 августа того же года . Волконские задержались в заводе на зиму: надо было продать дома, потом заболели дети, лишь в конце марта 1837 года они прибыли в Урик .

На поселении

В Урике не нашлось подходящего дома для размещения всей семьи вместе со слугами, и на то время, пока шло его строительство, Волконские поселились в Усть-Куде . Окрестности Усть-Куды понравились Марии Николаевне, и она решила построить здесь небольшой летний домик, он был возведён и получил название «Камчатник». В «Камчатнике», в 8 вёрстах от Урика, Волконские проводили тёплое время года. Дом в Урике был готов к осени 1837 года. Кроме Волконских на поселении в Урике жили Вольф , М. Лунин , А. и Н. Муравьёвы , Н. Панов , в Усть-Куде (в восьми верстах от Урика) - А. и И. Поджио , П. Муханов , А. Сутгоф . На содержание Марии Николаевне из её денег выдавалось 2000 рублей ассигнациями (против 10 000 в Петровском заводе) в год. Она дважды пыталась добиться увеличения суммы: надо было учить детей, однако Петербург ей в этом отказал, так как «в Сибири учителей нет, а потому воспитание детей не требует расходов, а лишь одного попечения родителей» . Тем не менее, несмотря на недостаток средств, родителями было сделано всё, чтобы младшие Волконские получили достаточное домашнее образование: когда в 1846 году Михаил поступал в Иркутскую гимназию, он был зачислен сразу в 5 класс .

Весной 1839 года Николай Раевский-младший обратился к императору с просьбой поселить Волконского с семьёй на «восточных берегах Чёрного моря», исключительно, как подчёркивал он, ради сестры и её детей (зятю он никогда не простил его участия в тайном обществе). К ходатайству присоединился М. Воронцов , однако Николай I отказал Раевскому .

В феврале 1842 года в связи с бракосочетанием наследника император разрешил детей С. Волконского, С. Трубецкого, Н. Муравьёва и В. Давыдова принять в государственные учебные заведения с условием, что дети будут носить фамилии по отчеству отцов. Для Марии Николаевны было немыслимо расстаться с детьми, кроме того, Волконская считала, что они не должны ни в коем случае отказываться от имени отца. Муж «сдался» на её просьбы: в письме, направленном в III Отделение, он, не забыв поблагодарить императора, объяснял отказ тем, что здоровье сына слабо, дочь ещё мала, а его жена не в силах отпустить их в Россию .

Настоящие дружеские отношения связывали Марию Николаевну и Лунина. В его письмах и записных книжках многократно появляется имя Волконской, одно время он был сильно увлечён Марией Николаевной . В своих «Письмах из Сибири», адресованных сестре, но предназначавшихся им для публикации, Лунин посвящает отдельные послания двум женщинам, сыгравшим значительную роль в его жизни, - Наталье Потоцкой и «сестре по изгнанию» - Волконской . Известны слова Лунина о том, что его понимали только два человека - Никита Муравьёв и Мария Волконская .

В 1838 году, когда Лунину было запрещено год вести переписку, Волконская снова, как ранее в Петровском заводе, писала вместо него. Мария Николаевна вместе с мужем участвовала в прощании декабристов с Луниным, когда того после вторичного ареста в марте 1841 года везли в Акатуй . На этом свидании Лунину были переданы 1000 рублей ассигнациями, которые Волконская зашила в шубу . Позднее Волконская прислала Лунину в тюрьму под видом лекарства чернила и перья. Супруги тайно поддерживали связь с Михаилом Сергеевичем весь период его последнего заключения: известны 12 писем Лунина, адресованных Волконским и его сыну. Волконские сохранили произведения Лунина, в 1915 году их обнаружил внук Марии Николаевны и Сергея Григорьевича С. Волконский .

Поджио

Вероятно, что отношения супругов Волконских разладились из-за появления в жизни Марии Николаевны Александра Поджио . Известно, что уже в Петровском заводе Поджио обрёл на неё большое влияние. Окружающие знали об этом и объясняли по-разному: одни дружбой, другие любовной связью . Об этом писал Е. Якушкин своей жене в 1855 году:

«… как бы то ни было, она была одной из первых, приехавших в Сибирь разделить участь мужей, сосланных в каторжную работу. Подвиг, конечно, не большой, если есть сильная привязанность, но почти непонятный, ежели этой привязанности нет. Много ходит невыгодных для Марии Николаевны слухов про её жизнь в Сибири, говорят, что даже сын и дочь её - дети не Волконского» .

Поджио поддерживал связь с Волконскими и после амнистии 1856 года. Он некоторое время оставался в Сибири и безуспешно занимался предпринимательством. В 1859 году вернулся в Россию, бывал у Волконских, те принимали и его, и его жену (в 1850 году Поджио женился на классной даме иркутского института благородных девиц Ларисе Андреевне Смирновой, и, по слухам, Мария Николаевна была очень огорчена, узнав об этом браке). У супругов Поджио была одна дочь - Варвара. Волконские оказывали помощь семье Поджио, пытавшегося вернуть своё наследство. По приглашению Елены Сергеевны в 1861 году он взялся управлять имением внука Волконских Молчанова. В 1863 году, когда Мария Николаевна тяжело заболела, Александр Поджио и его супруга Лариса находились в Воронках, и оба ухаживали за ней вместе с Михаилом и Еленой Волконскими, и сестрой Софьей Раевской. Об этом Софья Раевская обстоятельно писала своей сестре Екатерине, и это письмо полностью сохранилось в архиве Раевских. В том же письме Софьи Раевской упоминается, как ждала Мария Николаевна своего супруга Сергея Григорьевича и невестку, которые не успели вернуться из Фалля (поместья её сватьи) .

В 1863-1864 годах Александр Поджио путешествовал по Европе со своей дочерью и с семьёй дочери Волконских. В 1868 году снова жил в Воронках, потом уехал в Италию , весной 1873 года, больной, вернулся в поместье Елены Сергеевны и умер у неё на руках. Завещал похоронить себя рядом с Волконскими .

В 1930-х годах литературовед О. Попова отметила, что в отлично сохранившемся архиве Волконских в Пушкинском доме нет писем Александра Поджио к Марии Николаевне, а только его письма к Сергею Григорьевичу и Михаилу Сергеевичу, причём относящиеся уже к периоду после смерти Волконской. Попова пришла к выводу, что письма были уничтожены либо самой Марией Николаевной, либо её родственниками уже после 1863 года . Попова также отметила «недоговоренность» в воспоминаниях Волконской там, где речь заходит о братьях Поджио, а тон писем Александра Поджио, адресованных Михаилу Волконскому, «напоминает родственную переписку». Публикуя новые архивные материалы, Попова уточняла, что раскрытие характера Марии Николаевны и обстоятельств её жизни затруднено несколькими обстоятельствами: тем, что её письма перлюстрировались, что вынуждало Волконскую быть сдержанной в переписке; тем, что семейная жизнь супругов сложилась неудачно; а также «ответственностью перед общественным мнением», стремлением Волконской поддержать репутацию «достойной и безупречной спутницы декабриста» .

В 1989 году Н. Матханова, изучившая существующие материалы в процессе работы над изданием мемуаров и переписки А. Поджио, пришла к выводу, что гипотеза О. Поповой не имеет документального подтверждения: «Но ни одного не только прямого указания, но и намёка на особый характер отношений А. В. Поджио и М. Н. Волконской не обнаружено. Никаких прямых утверждений в воспоминаниях и письмах декабристов, их родных и друзей, по словам Матхановой, также не найдено. Версия О. И. Поповой не может считаться доказанной» .

Михаил Филин отмечает, что истинный характер отношений между Волконской и Поджио, скорее всего, никогда не будет прояснён, так как их переписки более не существует.

Иркутск

В январе 1845 года Мария Николаевна получила разрешение поселиться в Иркутске с детьми. Через два года она добилась права проживать в Иркутске для Волконского . Сергей Григорьевич, серьёзно занимавшийся сельским хозяйством, часть времени проводил в Урике и «Камчатнике» .

В Иркутске у Марии Николаевны произошло два столкновения с местными властями из-за посещения ею публичных мероприятий. После того, как Волконская с дочерью побывала в иркутском театре, вышло постановление, запрещающее «жёнам государственных преступников посещать общественные места увеселений». А на вечере в Иркутском девичьем институте Марии Николаевне пришлось выслушать «неприятное замечание» от гражданского губернатора Пятницкого. Она пожаловалась сестре Екатерине, и та обратилась к А. Орлову, который, напомнив, что Волконская преступлений не совершала и последовала за мужем добровольно, советовал Руперту обращаться с ней «возможно снисходительнее». Однако последний настаивал, что жёны и дети государственных преступников не должны появляться в публичных местах и учебных заведениях «для воспитания юношества предназначенных» . Волконская открыла в Иркутске свой салон. По воспоминаниям Н. Белоголового :

«…княгиня Марья Николаевна была дама совсем светская, любила общество и развлечения и сумела сделать из своего дома главный центр иркутской общественной жизни. <…> Зимой в доме Волконских жилось шумно и открыто, и всякий, принадлежавший к иркутскому обществу, почитал за честь бывать в нём, и только генерал-губернатор Руперт и его семья и иркутский гражданский губернатор Пятницкий избегали, вероятно из страха, чтобы не получить выговора из Петербурга, появляться на многолюдных праздниках в доме политического ссыльного» .

С конца сороковых годов здоровье Марии Николаевны ухудшается, в одном из писем в Россию (10 мая 1848 года) она подробно описала длительные припадки, которые случались с ней от пребывания на холоде или даже просто на свежем воздухе летом. Доктор запретил Марии Николаевне покидать дом, и она «совершенно утратила привычку быть на воздухе» .

Не все одобряли образ жизни Волконских, а их сближение (также как и Трубецких) с семьёй нового генерал-губернатора Н. Муравьёва , в отличие от своего предшественника лояльно относившегося к декабристам, дало новую пищу для критики. Соперничество двух салонов - Волконской и Трубецкой - способствовало охлаждению отношений между бывшими подругами. Позднее же Мария Николаевна и Екатерина Ивановна серьёзно поссорились: Трубецкая, зная, что Волконская собиралась купить дачу Цейдлера, тем не менее приобрела её для себя .

Последний период пребывания в Иркутске был омрачён семейным несчастьем дочери Марии Николаевны. Около года Волконская боролась с мужем, бывшим против брака Елены с чиновником при генерал-губернаторе Восточной Сибири Д. Молчановым. Решение Марии Николаевны отдать дочь за человека, имевшего репутацию игрока и склонного, как утверждали знавшие его, к «мерзостям», рассорило её с большей частью декабристов. Её поддерживали лишь генерал-губернатор и его жена (дочь не противилась воле матери). Княгиня в конце концов одержала верх, и Елена Волконская вышла замуж за Молчанова 15 сентября 1850 года . Молодые почти сразу, не испросив «разрешения высшего начальства», уехали в Россию и жили в Петербурге «на широкую ногу». Возвратившись в Иркутск, Молчановы поселились в доме Волконских, у них родился сын, названный Сергеем. По воспоминаниям О. П. Орловой , женитьба благотворно повлияла на Молчанова, и он оставил свой прежний «сомнительный образ жизни» .

В конце 1852 года Мария Николаевна получила известие о смерти своей сестры Елены, почти в то же самое время заболел её зять. Елена Сергеевна увезла мужа в Россию на лечение. Вскоре Молчанов был обвинён в получении взятки от одного из чиновников, было начато следствие .

Последние годы

Д. В. Молчанов умер 15 сентября 1857 года, судебное разбирательство продолжалось и после его смерти, в итоге он был полностью оправдан . Весной 1858 года с дочерью и внуком Мария Николаевна выехала за границу на воды. За границей Елена Сергеевна вышла замуж вторично - за дипломата Николая Аркадьевича Кочубея (младшего из сыновей А. В. Кочубея), и на этот раз брак оказался счастливым. В Ницце к семье присоединился С. Волконский, которому было позволено покинуть на несколько месяцев Россию для лечения. Волконские побывали в Риме, где Мария Николаевна посетила могилы матери и сестры Елены. В Риме состоялась помолвка Михаила Волконского с Елизаветой Волконской , свадьбу они сыграли в Женеве 24 мая 1859 года, и Мария Николаевна присутствовала на церемонии. Вместе с Кочубеями она возвратилась в Россию, жила в поместье Воронки в Черниговской губернии, принадлежавшем Кочубею. Там Елена Сергеевна 9 августа 1859 года родила сына Александра. Здоровье Марии Николаевны было расстроено, болел и Сергей Григорьевич. Волконская снова побывала за границей в Виши , потом в Париже и в Женеве. Возвратившись, Мария Николаевна снова обосновалась в Воронках. В августе 1861 года внезапно скончался сын Елены Сергеевны Александр, от этой утраты Мария Николаевна уже не оправилась. Её состояние всё ухудшалось, последнее время за ней ухаживали дочь и Поджио с женой, которых вызвали в Воронки. Сергей Волконский был прикован к постели приступом подагры в эстляндском имении Фалле , впоследствии он очень сожалел, что не успел проститься с женой. Мария Николаевна Волконская умерла 10 августа 1863 года и была похоронена в Воронках .

Дети

• Николай (2 января 1826 - 17 января 1828);
• Софья (р. и ум. 1 июля 1830);
• Михаил (10 марта 1832 - 7 декабря 1909);
• Елена (28 сентября 1835 - 23 декабря 1916)
  • в первом браке (15.09.1850) Молчанова,
  • во втором (осень 1858) - Кочубей (в браке сын Михаил),
  • в третьем - Рахманова.

М. Н. Волконская в искусстве

Марии Николаевне посвящены стихи А. Одоевского («Кн. М. Н. Волконской» («Был край, слезам и скорби посвящённый…», 1829)) и В. Кюхельбекера («Марии Николаевне Волконской»). Зинаида Волконская, никогда, после декабря 1826 года, уже больше не видевшаяся с Марией Николаевной, посвятила ей одну из своих новелл, романтическое «стихотворение в прозе» на французском языке. Новелла вошла в сборник сочинений Зинаиды Волконской, изданный в 1865 году в Париже :

«Отражение твоего образа останется в моей душе. Мой взор ещё видит тебя: твой высокий стан встает передо мной, как высокая мысль, и твои грациозные движения как будто сливаются в ту мелодию, которые древние приписывали небесным звёздам».

Волконская и Пушкин

Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к её ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!

Мария Николаевна считала, что в юности вдохновила Пушкина на создание знаменитых строк из первой главы «Евгения Онегина » (на врезке справа ) . По мнению пожилой мемуаристки, Пушкин, наблюдая во время путешествия на юг за её детской игрой с волнами, излил свою тайную любовь в тексте романа. Это суждение мемуаристки некритично воспроизводится во многих популярных книгах о Пушкине. Так, М.Филин в современной биографии Волконской выдвигает гипотезу, что Мария была безответно влюблена в Пушкина, стала прототипом Татьяны Лариной , а эпизод с письмом Татьяны Онегину якобы имеет под собой биографическую основу и произошёл осенью 1823 года в Одессе, во время пребывания там Раевских .

В советское время версия о любви Пушкина к Марии Раевской обрела огромную популярность, так как совпала с господствующим направлением в пушкинистике, представляющим поэта последовательным противником царского режима. Любовь к женщине, ставшей олицетворением оппозиции самодержавию, жене декабриста, последовавшей за ним в ссылку, выглядела «идеологически оправданной» (В. Есипов) . В разных публикациях Марию Раевскую-Волконскую называли адресатом и вдохновительницей таких его стихотворений, как «Редеет облаков летучая гряда…» (1820), «Таврида» (1822), «Ненастный день потух…» (1824), «Буря» («Ты видел деву на скале…»), «Не пой, красавица, при мне» и «На холмах Грузии лежит ночная мгла…» Эта версия восходит к трудам П. Е. Щёголева , провозгласившего Марию «утаённой любовью» поэта, к которой он обращался в своём посвящении, предваряющем «Полтаву ». Предположение основывалось на стихотворной строке из черновика посвящения («Сибири хладная пустыня» ), что, по мнению Щёголева, указывало на Волконскую, находившуюся в 1828 году в Чите. Иных документальных обоснований этой версии нет.

Щёголеву возражал М. Гершензон , обративший внимание на недопустимость выводов, основанных на анализе всего лишь одной, вырванной из контекста строки, а также на то, что Щёголев оставил без внимания черновики самой поэмы, указывающие на сильное увлечение автора Анной Олениной . Скептически восприняли версию о том, что Раевская-Волконская была тайной многолетней любовью Пушкина, такие пушкинисты, как

История России знает немало удивительных женщин, чьи имена остались не только на страницах скучных учебников, но и в памяти народной. Одна из них – Мария Волконская. Она - правнучка М. В. Ломоносова, дочь героя войны 1812 г. и жена декабриста.

Княгиня Мария Волконская: краткая биография

6 января 1807 г. у генерала Николая Раевского и его жены Софьи родилась дочь Машенька. Семья была большая (шестеро детей) и дружная, несмотря на вспыльчивый характер матери и суровость отца. Сестры любили музицировать, а Мария прекрасно пела, и в доме часто бывали гости. В том числе и А. С. Пушкин, который даже какое-то время был влюблен в шестнадцатилетнюю Машеньку.

Зимой 1825 года Марию выдают замуж за 37-летнего князя Сергея Волконского. Не по любви, но и не насильно.

С вечно занятым мужем она виделась редко, даже первенца своего рожала вдали от супруга. А об участии князя в заговоре узнала уже после неудавшегося восстания. После суда над мужем Мария Волконская добилась разрешения последовать за ним в Сибирь. Поступок этот не приняла ее семья, но со временем даже суровый отец отнесся к нему с пониманием.

Сопровождая своего мужа по разным острогам, Мария Николаевна жила на Благодатном руднике, в Чите, на Петровском заводе и Иркутске, потеряв в этих скитаниях нескольких детей.

Воспитанная в благополучном и обеспеченном семействе, княгиня Мария Волконская, жена декабриста, мужественно переносила тяготы жизни каторжан, никогда не жаловалась, поддерживала супруга и воспитывала детей. Тех, которые выжили.

30 долгих лет провела она с мужем в Сибири и вернулась на родину только в 1855 году. В 1863-м Мария Николаевна скончалась от болезни сердца в имении дочери в селе Воронки, а через год рядом с нею был похоронен и ее муж.

Характер, подобный стали

Княгиня Мария Волконская – одна из тех сильных и несгибаемых личностей, которые даже через века не перестают восхищать и вызывать уважение. Характер ее отличает сильная воля и стремление следовать своим идеалам, не склоняясь ни перед чем.

Выросшая в тепличных условиях, под крылом сурового, но заботливого и любящего отца, Мария Николаевна, оказавшись в чрезвычайных обстоятельствах, не смирилась, не подчинилась мнению света и воле родных.

Узнав об аресте мужа, только что оправившаяся от тяжелых родов Мария категорически отвергла предложение отца расторгнуть брак с князем и поехала в Петербург, рассчитывая увидеться с супругом. Этому препятствовали все ее родственники, а письма к мужу перехватывали и вскрывали. Несколько раз брат Александр пытался увезти ее из Петербурга, но уехала Волконская, только когда заболел сын.

А после суда, на котором князь Волконский был приговорен к ссылке и каторжным работам, Мария обращается к царю с просьбой разрешить ей сопровождать мужа. И когда разрешение было получено, ее не удержали ни угрозы отца, ни проклятие матери. Оставив своего первенца у свекрови, Волконская уезжает в Сибирь.

Это была настоящая борьба, которую вела 18-летняя девушка за право быть со своим мужем не только в радости, но и в горе. И Мария Николаевна выиграла эту борьбу, несмотря на то, что от нее отвернулась даже мать, не написавшая ей в Сибирь ни строчки. И если Николай Раевский в конце своей жизни смог оценить поступок дочери, то мать ее так и не простила.

«Во глубине сибирских руд…»

Сейчас трудно даже представить, как можно проехать сотни миль зимой в кибитке. Но Волконскую не пугали ни морозы, ни убогие постоялые дворы, ни скудное питание, ни угрозы губернатора Иркутска Цейдлера. А вот вид своего мужа в рваном тулупе и оковах потряс, и Мария Николаевна в душевном порыве опускается перед ним на колени и целует кандалы на ногах.

Раньше Волконской в Сибирь к мужу приехала Екатерина Трубецкая, которая стала Марии и старшей подругой, и соратницей. А затем к этим двум женщинам присоединились еще 9 жен декабристов.

Не все они были знатного происхождения, но жили очень дружно, и дворянки с охотой учились у простолюдинок житейским премудростям, ведь зачастую они не умели самого элементарного – испечь хлеб или сварить суп. А как потом радовались стряпне своих жен декабристы, которых согревал и поддерживал жар души этих женщин.

В недавнем прошлом изнеженная аристократка Мария Волконская сумела завоевать любовь даже у местных крестьян и простых каторжан, которым помогала, часто тратя последние деньги.

А когда ссыльным разрешили переехать в Иркутск, дома Волконских и Трубецких стали настоящими культурными центрами города.

По зову сердца или по велению долга?

Есть множество статей и книг, посвященных этой удивительной женщине, которая была не только самой молодой среди жен декабристов, но и одной из первых, решившихся на столь неординарный по тем временам поступок. Однако не только этим интересна Мария Волконская, биография которой до сих пор привлекает внимание исследователей.

Существует распространенное мнение, что Мария Николаевна своего мужа не любила. Да и не могла любить, так как до свадьбы была с ним едва знакома, а после в течение года жила вместе с князем от силы три месяца, да и тогда редко видела его.

Что же тогда побудило Волконскую принести в жертву свое благополучие и жизни будущих детей? Только чувство долга перед супругом?

Есть и другая точка зрения. Мария Волконская, если и не любила мужа в первое время, то потом уважение и даже преклонение перед ним переросло в любовь. Говоря словами Шекспира: «Она его за муки полюбила…»

А возможно, прав известный культуролог Ю. Лотман, считавший, что жены декабристов – рафинированные дамы, выросшие на любовных романах и мечтавшие о подвигах во имя любви – именно так воплотили в жизнь свои романтические идеалы.

«Записки Марии Николаевны Волконской»

По возвращении домой княгиня Волконская рассказала о своей жизни в Сибири в «Записках». Они были написаны на французском языке и предназначались исключительно сыну Михаилу.

После смерти матери он не сразу решился их обнародовать, но все же перевел на русский язык и даже читал отрывки Н. А. Некрасову. Записи произвели на поэта очень сильное впечатление, он даже плакал, слушая о жизни каторжан и их жен.

Оценка современников и потомков

К действиям декабристов, решивших выступить против освященной традициями царской власти, можно отнестись по-разному. Но поступок 11 их жен, отправившихся вслед за осужденными мужьями в далекую и страшную Сибирь, безусловно, достоин уважения.

Уже в XIX веке прогрессивные члены общества наделяли этих женщин чуть ли не ореолами святых. Н. А. Некрасов именно им посвятил свою поэму «Русские женщины», в которой нашли отражения реальные события, описанные Марией Волконской.

В XX веке о женах декабристов писали научные и художественные книги, снимали фильмы, им ставили памятники, например, в Чите и в Иркутске.

Мария Волконская, биография которой нашла отражение в «Записках», и до настоящего времени остается самой яркой фигурой среди жен декабристов благодаря своей молодости и удивительно сильному цельному характеру.

ВОЛКОНСКАЯ МАРИЯ НИКОЛАЕВНА

Волконская, княгиня Мария Николаевна (1806 - 1863) - жена декабриста князя Сергея Григорьевича Волконского, добровольно разделившая с ним ссылку. Дочь известного героя 1812 года, Н.Н. Раевского, она в 18 лет, по воле отца, вышла замуж за генерала князя С.Г. Волконского, бывшего гораздо старше ее. Как и жены других декабристов, она узнала о существовании тайного общества только тогда, когда большинство заговорщиков уже было в крепости. Больная, едва оправившаяся от тяжелых первых родов, Волконская сразу, без колебаний, не только стала на сторону мужа и его товарищей, но и поняла, чего требует от нее голос долга. Когда стал известен приговор, она решила, что последует за мужем в Сибирь, и осуществила это решение вопреки всем препятствиям, исходившим от семьи Раевских и от правительства. "Никто (кроме женщин) не смел показывать участия, произнести теплого слова о родных и друзьях... Одни женщины не участвовали в этом подлом отречении от близких". Так определяет общественное настроение после 14 декабря Герцен. Николай I , тотчас после казни пяти декабристов, писал: "Этих женщин я больше всего боюсь", а много лет спустя сказал: "Они проявили преданность, достойную уважения, тем более, что столь часто являлись примеры поведения противоположного". Но в разгар преследования декабристов император был крайне недоволен этой преданностью. Вопреки закону, разрешавшему женам ссыльнокаторжных ехать вслед за мужьями, каждая из них должна была добиваться отдельного позволения, причем безусловно запрещалось брать с собой детей. Волконская обратилась с письмом прямо к государю и получила от него собственноручную записку, где сквозь вежливость сквозят угрозы. Оставив сына у сестры Волконского, она в декабре 1826 г. пустилась в путь. В Иркутске ее встретил губернатор Цейдлерт, имевший тайное предписание "употребить всевозможные внушения и убеждения к обратному отъезду в Россию жен преступников". Волконская не вняла этим внушениям и подписала бумагу, где было сказано: "Жена, следуя за своим мужем и продолжая с ним супружескую связь, сделается естественно причастной его судьбе и потеряет прежнее звание, то есть будет уже признаваема не иначе, как женой ссыльнокаторжного, и с тем вместе принимает на себя переносить все, что такое состояние может иметь тягостного, ибо даже и начальство не в состоянии будет защищать ее от ежечасных могущих быть оскорблений от людей самого развратного, презрительного класса, которые найдут в том как будто некоторое право считать жену государственного преступника, несущую равную с ними участь, себе подобной". Это было напрасное запугиванье, так как за все время своего двадцатидевятилетнего пребывания в Сибири Волконская если и подвергалась оскорблениям, то никак не со стороны уголовных каторжан, которые относились к декабристам и к их семьям с глубоким уважением. Гораздо страшнее отречения от прав был краткий второй пункт подписки: "Дети, которые приживутся в Сибири, поступят в казенные заводские крестьяне". Но у этих первых героинь русской истории XIX в. хватило мужества пренебречь и этой угрозой, которая, впрочем, никогда не была приведена в исполнение. В Нерчинске от Волконской была отобрана вторая подписка, отдававшая ее в распоряжение коменданта Нерчинских заводов. Он не только определял ее встречи с мужем, но наблюдал за ее личной жизнью, прочитывал всю ее переписку, имел реестр ее имущества и денег, которые выдавал ей по мере надобности, но не свыше сначала 10000 рублей ассигнациями в год; потом эту сумму сбавили до 2000. Никакие трудности и внешние унижения не могли сломить энергии, питавшейся глубокой религиозностью, героическим чувством долга и сознанием, что уже одно присутствие жен в оторванной от мира каторжной глуши не только придает нравственную силу их мужьям, но и отрезвляюще действует на облеченное безграничной властью начальство. Барон Розен в своих записках так характеризует Волконскую: "Молодая, стройная, более высокого, чем среднего роста, брюнетка с горящими глазами, с полусмуглым лицом, с гордой походкой, она получила у нас прозванье дева Ганга. Она никогда не выказывала грусти, была любезна с товарищами мужа, но горда и взыскательна с комендантом и начальником острога". Волконская нашла мужа в Благодатском руднике и поселилась рядом с ним, вместе с своей подругой, княгиней Е. Трубецкой, в маленькой избушке. Бодро и стойко исполняли они свой долг, облегчая участь не только мужей, но и остальных узников. К концу 1827 г. декабристов перевели в Читу, где вместо работы в рудниках их заставляли чистить конюшни, молоть зерно на ручных жерновах. В 1830 г. их перевели на Петровский завод, где нарочно для них был выстроен большой острог; там разрешили поселить и жен их. Камеры были тесные и темные, без окон; их прорубили после долгих хлопот, по особому Высочайшему разрешению. Но Волконская была рада, что может жить там с мужем, в их каморке, которую она украсила, чем могла; по вечерам собирались, читали, спорили, слушали музыку. В 1837 г. Волконского перевели на поселение в село Урик, под Иркутском, а в 1845 г. ему позволили жить в самом Иркутске. Эта вторая половина ссылки была бы гораздо легче первой, если бы не постоянная тревога за детей. Из четверых, родившихся у нее в Сибири, остались в живых только сын и дочь, и их воспитание наполняло ее жизнь. В 1847 г., с назначением генерал-губернатора Н.Н. Муравьева, их положение улучшилось. По восшествии на престол Александра II последовала амнистия; Волконский с семьей вернулся на родину. В 1863 г. Волконская умерла от нажитой в Сибири болезни сердца. После нее остались записки, замечательный по скромности, искренности и простоте человеческий документ. Когда сын Волконского читал их в рукописи Некрасову, поэт по несколько раз в вечер вскакивал и со словами: "Довольно, не могу", - бежал к камину, садился к нему, схватясь руками за голову, и плакал, как ребенок. Эти слезы сумел он вложить в свои знаменитые, посвященные княгине Трубецкой и Волконской поэмы, на которых воспиталось несколько поколений русских женщин. Благодаря Некрасову, пафос долга и самоотвержения, которым была полна жизнь Волконской и ее подруг, навсегда запечатлелся в сознании русского общества. Картины, полные особенно красивого трагизма, разговор с губернатором, прощанье Волконской с отцом, прощальный прием у княгини Зинаиды Волконской в Москве, разговоры с Пушкиным, дорожные встречи, наконец, сцена в Благодатском руднике, где Волконская, стоя на коленях, целует оковы на ногах мужа - все это Некрасов взял прямо из жизни. И те слова, которые Некрасов вложил в уста княгине Трубецкой, "но сталью я одела грудь", применимы и к В. Недаром Н.Н. Раевский, со всей суровостью человека военной дисциплины пытавшийся удержать дочь от поездки в Сибирь, сказал перед смертью, указывая на ее портрет: "Это самая удивительная женщина, которую я знал". Ее написанные на французском языке "Записки" изданы ее сыном с переводом, приложениями и комментарием (Санкт-Петербург, 1904). - См. "Записки С.Г. Волконского"; В. Покровский "Жены декабристов"; П. Щеголев статья в сборнике "К свету". А. Тыркова.

Краткая биографическая энциклопедия. 2012

Смотрите еще толкования, синонимы, значения слова и что такое ВОЛКОНСКАЯ МАРИЯ НИКОЛАЕВНА в русском языке в словарях, энциклопедиях и справочниках:

• ВОЛКОНСКАЯ МАРИЯ НИКОЛАЕВНА
  (1805-63) княгиня, дочь генерала Н. Н. Раевского, жена декабриста С. Г. Волконского, друг А. С. Пушкина, который посвящал ей стихи. …
• ВОЛКОНСКАЯ МАРИЯ НИКОЛАЕВНА в Большой советской энциклопедии, БСЭ:
  Мария Николаевна , княгиня, жена декабриста С. Г. Волконского, дочь генерала Н. Н. Раевского. Одна из …
• МАРИЯ в Словаре значений Цыганских имен:
  (заимств., жен.) - ассоциируется с именем …
• МАРИЯ в Справочнике Персонажей и культовых объектов греческой мифологии:
  Королева Сицилии из династии Арагонских королей в 1377-1402 гг. Дочь Фридриха III. Замужем с 1390 г. за инфантом Мартином, сыном …
• МАРИЯ в биографиях Монархов:
  Королгва Сицилии из династии Арагонских королей в 1377-1402 гг. Дочь Фридриха III. Замужем с 1390 г. за инфантом Мартином, сыном …
• МАРИЯ в Лексиконе секса:
  (богородица, богоматерь, дева Мария, Мадонна), в христианской мифологии мать Иисуса Христа, непорочно его зачавшая (ср. : партеногенез). Образ …
• МАРИЯ в Большом энциклопедическом словаре:
  (Богородица Богоматерь, Дева Мария, Мадонна), в христианстве мать Иисуса Христа, непорочно его зачавшая. Родители Марии - праведники Иоаким и Анна …
• МАРИЯ СЕСТРА ЛАЗАРЯ
  см. Марфа и …
• МАРИЯ СВ. в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона:
  имя нескольких святых: 1) мученица, пострадавшая в III в.; память 6 июня: 2) преподобная, племянница преп. Авраамия затворника, жила в …
• МАРИЯ ИМЯ в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона:
  (от еврейского Мариам — "высокая", "превосходная", "славная") — имя мног. святых, государынь и принцесс, общеупотребительное у всех христианских …
• МАРИЯ ДОЧЬ ФИЛИППА I в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона:
  королева венгерская (1505-1558), дочь Филиппа I Красивого и Иоанны Безумной, в 1522 г. вышла замуж за Людовика II Венгерского, овдовела …
• МАРИЯ ДОЧЬ ЛЮДОВИКА I в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона:
  королева венгерская (1370-1395), дочь короля Людовика I (см. соотв. …
• МАРИЯ в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона:
  I Тюдор - англ. королева (1553 - 58), дочь Генриха VIII и Екатерины Арагонской, род. в 1515 г. С 2-летнего …
• МАРИЯ в Современном энциклопедическом словаре:
  
• МАРИЯ в Энциклопедическом словарике:
  (Богородица, Богоматерь, Дева Мария, Мадонна), в христианстве мать Иисуса Христа, непорочно его зачавшая. Родители Марии - праведники Иоаким и Анна …
• МАРИЯ
  МАР́ИЯ ФЁДОРОВНА НАГАЯ (?-1612), седьмая жена Ивана IV (с 1581). В 1584 выслана с сыном Дмитрием в Углич, после его …
• МАРИЯ в Большом российском энциклопедическом словаре:
  МАР́ИЯ ФЁДОРОВНА (София-Доротея-Августа-Луиза) (1759-1828), принцесса Вюртембергская, жена (с 1776) рос. имп. Павла I. Создала ряд благотворит. и воспитат. (гл. обр. …
• МАРИЯ в Большом российском энциклопедическом словаре:
  МАР́ИЯ I ТЮДОР (Маrу I Tudor) (1516-58), англ. королева с 1553. Восстановив католицизм, жестоко преследовала сторонников Реформации (прозвища - Мария …
• МАРИЯ в Большом российском энциклопедическом словаре:
  МАР́ИЯ ТЕРЕЗИЯ (Maria Theresia) (1717-80), австр. эрцгерцогиня с 1740, из династии Габсбургов. Утвердила свои права на владения Габсбургов в войне …
• МАРИЯ в Большом российском энциклопедическом словаре:
  МАР́ИЯ СТЮАРТ (Mary Stuart) (1542-87), шотл. королева в 1542 (фактически с 1561) - 1567; претендовала также на англ. престол. Восст. …
• МАРИЯ в Большом российском энциклопедическом словаре:
  МАР́ИЯ МАГДАЛИНА, в христианстве раскаявшаяся грешница, одна из жён-мироносиц, преданная последовательница Иисуса Христа, удостоившаяся первой увидеть его воскресшим. Включена христ. …
• МАРИЯ в Большом российском энциклопедическом словаре:
  МАР́ИЯ КРИСТИНА (Maria Cristina) Старшая (1806-78), жена исп. короля Фердинанда VII, регентша Испании в 1833-40 (при Изабелле …
• МАРИЯ в Большом российском энциклопедическом словаре:
  МАР́ИЯ ЕГИПЕТСКАЯ (6 в.), христ. святая. По преданию, в молодости была блудницей; присоединившись к паломникам, к-рые шли в Иерусалим, обратилась …
• МАРИЯ в Большом российском энциклопедическом словаре:
  МАР́ИЯ АНТУАНЕТТА (Marie-Antoinette) (1755-93), франц. королева, жена (с 1770) Людовика XVI. Дочь австр. императора. С нач. Франц. рев-ции вдохновительница контррев. …
• МАРИЯ в Большом российском энциклопедическом словаре:
  МАР́ИЯ II да Глория (Maria II da Gloria) (1819-53), королева Португалии в 1826-28 и с 1834, из династии Браганса. Правление …
• МАРИЯ в Большом российском энциклопедическом словаре:
  МАР́ИЯ I (Maria I) (1734-1816), королева Португалии с 1777, из династии Браганса; с 1792, в связи с психич. заболеванием М. …
• МАРИЯ в Большом российском энциклопедическом словаре:
  МАР́ИЯ (Богородица, Богоматерь, Дева Мария, Мадонна), в христианстве мать Иисуса Христа, непорочно его зачавшая. Родители М.- праведники Иоаким и Анна …
• ВОЛКОНСКАЯ в Большом российском энциклопедическом словаре:
  ВОЛЌОНСКАЯ Мария Ник. (1805-63), княгиня, дочь ген. Н.Н. Раевского, жена декабриста С.Г. Волконского, друг А.С. Пушкина, к-рый посвящал ей стихи. …
• ВОЛКОНСКАЯ в Большом российском энциклопедическом словаре:
  ВОЛЌОНСКАЯ Зин. Ал-др. (1789-1862), княгиня, рус. писательница. Салон В. в Москве в 1826-27 посещал А.С. Пушкин. В 1829 уехала в …
• МАРИЯ в Словаре Кольера:
  I (Mary) (1867-1953), королева Англии, супруга английского короля Георга V. Родилась 26 мая 1867 в Лондоне. Дочь герцога Текского, она …
• МАРИЯ в Словаре для разгадывания и составления сканвордов:
  Мать Иисуса …
• МАРИЯ в словаре Синонимов русского языка:
  богоматерь, богородица, дева мария, имя, мадонна, маруся, …
• МАРИЯ в Полном орфографическом словаре русского языка.
• МАРИЯ
  (Богородица, Богоматерь, Дева Мария, Мадонна), в христианстве мать Иисуса Христа, непорочно его зачавшая. Родители Марии - праведники Иоаким и …
• ВОЛКОНСКАЯ в Современном толковом словаре, БСЭ:
  Зинаида Александровна (1789-1862) , княгиня, русская писательница. Салон Волконской в Москве в 1826-27 посещал А. С. Пушкин. В 1829 уехала …
• УЛЬЯНОВА НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА
  Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Ульянова Наталья Николаевна (1889 - 1938), послушница, преподобномученица. Память 9 марта, …
• КРЫМОВА ЕЛИЗАВЕТА НИКОЛАЕВНА в Православной энциклопедии Древо:
  Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Крымова Елизавета Николаевна (1877 - 1937), мученица. Память 18 октября, в Соборе …
• ГРИМБЛИТ ТАТЬЯНА НИКОЛАЕВНА в Православной энциклопедии Древо:
  Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Гримблит Татьяна Николаевна (1903 - 1937), мученица. Память 10 сентября, в Соборе …
• ВОЛНУХИНА МАРИЯ НИКОЛАЕВНА в Православной энциклопедии Древо:
  Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Волнухина Мария Николаевна (1876 - 1937), мученица. Память 8 октября, в Соборе …
• ЯНЖУЛ ЕКАТЕРИНА НИКОЛАЕВНА (ВЕЛЬЯШЕВА)
  Янжул (Екатерина Николаевна, урожденная Вельяшева) - писательница. В 1873 г. вышла замуж за Ивана Ивановича Янжула и с тех пор …
• ЭНГЕЛЬГАРДТ АННА НИКОЛАЕВНА в Краткой биографической энциклопедии:
  Энгельгардт (Анна Николаевна, 1835 - 1903) - писательница и переводчица, дочь лексикографа и беллетриста Н.П. Макарова (XVIII, 402), жена А.Н. …
• ЩЕПКИНА ЕКАТЕРИНА НИКОЛАЕВНА в Краткой биографической энциклопедии:
  Щепкина (Екатерина Николаевна) - писательница. Родилась в 1854 г. Посещала в Москве высшие женские курсы профессора Герье; была учительницей …
• ШМИТ НИНА НИКОЛАЕВНА (УРОЖДЕННАЯ АХВЕРДОВА) в Краткой биографической энциклопедии:
  Шмит (Нина Николаевна, урожденная Ахвердова, умерла в 1889 г.) - писательница (псевдоним - княгиня Вера Троицкая). Ее романы "Погасшая искра", …
• ШАБАНОВА АННА НИКОЛАЕВНА в Краткой биографической энциклопедии:
  Шабанова (Анна Николаевна) - женщина-врач, писательница и общественная деятельница, родилась в 1850 г. В течение 2 лет слушала лекции в …
• ЧУМИНА ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА (В ОРИГИНАЛЕ ЧЮМИНА) в Краткой биографической энциклопедии:
  Чумина (Ольга Николаевна, по мужу Михайлова) - талантливая поэтесса и переводчица. Родилась в 1862 г. в Новгороде, в семье военного. …

Мария Николаевна Волконская - жена декабриста Сергея Волконского, последовавшая за ним в Сибирь. Поклонником Марии Волконской был А.С. Пушкин, а Н.А. Некрасов посвятил ей вторую часть поэмы "Русские женщины".
Среди декабристов Мария Волконская получила прозвище "дева Ганга" (Ганг - река в Индии). Декабрист Андрей Розен так вспоминал о ней: "Молодая, стройная, более высокого, чем среднего роста, брюнетка с горящими глазами, с полусмуглым лицом, с гордой походкой, она получила у нас прозванье "дева Ганга". Она никогда не выказывала грусти, была любезна с товарищами мужа, но горда и взыскательна с комендантом и начальником острога". Невестка Марии Волконской писательница Зинаида Волконская, у которой она останавливалась в Москве перед отъездом в Сибирь, писала о Марии Волконской: "О ты, пришедшая отдохнуть в моём жилище, ты, которую я знала в течение только трёх дней и назвала своим другом! Образ твой лёг мне на душу. Я вижу тебя заочно: твой высокий стан встаёт передо мною, как величавая мысль, а грациозные движения твои так же мелодичны, как небесные звёзды, по верованию древних. У тебя глаза, волосы, цвет лица, как у девы, рождённой на берегах Ганга, и, подобно ей, жизнь твоя запечатлена долгом и жертвою..."

Мария Николаевна Волконская (девичья фамилия - Раевская) родилась 6 января 1807 года (по старому стилю 25 января 1806 года) в семье героя Отечественной войны 1812 года генерала Николая Раевского. По материнской линии Мария была правнучкой русского ученого Михаила Ломоносова. В 19 лет Мария была выдана замуж за героя Отечественной войны 1812 года генерала Сергея Волконского, который был старше её на 18 лет. В молодости он слыл красавцем, но по описаниям современников на момент свадьбы уже «зубы носил накладные при одном натуральном переднем верхнем зубе».

Это не был брак по любви. До свадьбы Мария почти не знала Сергея Волконского, да и в первый год после замужества до восстания декабристов, Мария и Сергей провели вместе не более трех месяцев: вскоре после свадьбы Мария заболела и уехала лечиться в Одессу, муж не смог её сопровождать. Мария не знала, что муж участвует в тайном обществе по подготовке восстания. Как вспоминала потом сама Волконская, Сергей Волконский "не мог иметь ко мне доверия в столь важном деле". Сергей Волконский едва успел увезти жену рожать первенца в деревню, как тут же был арестован. 2 января 1926 года Мария родила сына Николая и после родов у неё началось воспаление мозга, которое продержало её в постели 2 месяца. Родные в это время скрывали от нее, что её муж под следствием. Когда она приходила в себя и спрашивала о муже, ей отвечали, что он в Молдавии. Когда Волконская поправилась и узнала правду о муже, то немедленно уехала в Петербург и добилась свидания с мужем. Волконская так вспоминала об этом: "Это свидание при посторонних было очень тягостно. Мы старались обнадежить друг друга, но делали это без убеждения. Я не смела его расспрашивать - все взоры были обращены на нас". Вскоре стал известен приговор Сергею Волконскому: его лишили титула, состояния и гражданских прав и приговорили к двенадцатилетним каторжным работам и к пожизненной ссылке. Мария Волконская написала письмо царю, прося дать ей возможность ехать к мужу в Сибирь. Николай I ответил ей: "Я получил, Княгиня, ваше письмо от 15 числа сего месяца; я прочел в нем с удовольствием выражение чувств благодарности ко мне за то участие, которое я в вас принимаю; но во имя этого участия к вам и я считаю себя обязанным еще раз повторить здесь предостережения, мною уже вам высказанные относительно того, что вас ожидает, лишь только вы проедете далее Иркутска. Впрочем, предоставляю вполне вашему усмотрению избрать тот образ действий, который покажется вам наиболее соответствующим вашему настоящему положению".
Волконская оставила сына у родных и больше никогда его не видела, он умер в январе 1828 года.
Отец Марии, зная, что этот брак вовсе не был браком по любви и не понимая, зачем его дочери ехать в Сибирь, кричал дочери: "Я прокляну тебя, если ты не вернешься через год!". В решении дочери он усматривал "влияние волконских баб, которые похвалами её геройству уверили её, что она героиня, и она поехала, как дурочка". Отец не дождался возвращения дочери, он умер в сентябре 1829 года. Перед смертью он простил непокорную дочь. Его последние слова перед смертью были о ней: "Это самая удивительная женщина, которую я когда-либо знал".
В Иркутске губернатор требует у Марии Волконской расписку в том, что "жена, следуя за своим мужем и продолжая с ним супружескую связь, делается естественно причастной его судьбе и потеряет прежнее звание, то есть будет признаваема не иначе, как женою ссыльнокаторжного", "дети, которые приживутся в Сибири, поступят в казенные заводские крестьяне", "ни денежных сумм, ни вещей многоценных с собой взять не дозволено", "отъездом в Нерчинский край уничтожается право на крепостных людей, с ними прибывших". Волконская соглашается на это и наконец она прибывает в Благодатский рудник в Забайкалье, где и встречается с мужем. Мария Волконская так описывает их первую встречу в Сибири: "Сергей бросился ко мне; бряцание его цепей поразило меня: я не знала, что он был в кандалах. Суровость этого заточения дала мне понятие о степени его страдания. Вид его кандалов так воспламенил и растрогал меня, что я бросилась перед ним на колени поцеловала его кандалы, а потом - его самого".
Когда читаешь первые сибирские письма Марии Николаевны, создается впечатление, что молодая женщина, романтически-страстная и горячая, пытается убедить не только близких, но и прежде всего себя в правильности своего поступка, в прочности чувства к Сергею Волконскому. «...Чем несчастнее мой муж, тем более он может рассчитывать на мою привязанность и стойкость» (письмо свекрови 12.02.1827). Даже в этих письмах, в которых Волконская беспрерывно пишет о муже («я совершенно счастлива, находясь подле Сергея», «Я довольна своей судьбой, у меня нет других печалей, кроме тех, которые касаются Сергея»), чувствуется больше жертвенности и гордыни, чем самоотречения во имя любви, в отличие, например, от Александрины Муравьёвой - жены декабриста Муравьева.
Семь месяцев в Благодатном руднике были очень тяжелыми. Потом, опасаясь общего бунта всей Восточной Сибири, правительство соединило декабристов в одном месте, в Читинском остроге. Власти в Петербурге плохо знали географию и полагали, что рудники есть по всей Сибири (ведь декабристов приговорили к каторжным работам в рудниках). Но Чита представляла собой тогда бедную деревушку, и в ее окрестностях рудников не было. Поэтому узники чистили казенные хлева и конюшни, мели улицы, иногда выполняли земляные работы, трудились на мельнице, что, разумеется, было легче, чем работать на Благодатском руднике. Свидания с мужьями разрешались женщинам лишь дважды в неделю. Волконская вместе Трубецкой и Ентальцевой жили втроем в комнате дома дьякона. 1 августа 1829 года с заключенных разрешили снять кандалы и разрешили мужьям и женам видеться друг с другом каждый день. Острог в Чите с трудом умещал всех узников. Царь распорядился построить новую тюрьму для декабристов в Петровском заводе (сейчас город Петровск-Забайкальский). Туда декабристы были переведены в 1830 году. «Петровский завод был в яме, кругом горы, фабрика, где плавят железо, - совершенный ад. Тут ни днем ни ночью нет покоя, монотонный, постоянный стук молотка никогда не прекращается, кругом черная пыль от железа» - так описывает место заключения декабристов Полина Анненкова. Жизнь от свидания до свидания с мужьями была тягостна женщинам и они попросили дать им возможность жить прямо в каземате с мужьями и это было им позволено. Вот как вспоминает свою жизнь в каземате Мария Волконская: "Самое нестерпимое в каземате было отсутствие окон. У нас весь день горел огонь, что утомляли зрение. Каждая иэ нас устроила свою тюрьму, по возможности, лучше; в нашем номере я обтянула стены шелковой материей (мои бывшие занавеси, присланные из Петербурга). У меня было пианино, шкаф с книгами, два диванчика, словом, было почти что нарядно. Мы все писали графу Бенкендорфу, прося его разрешения сделать в каземате окна; разрешение было дано, но наш старый комендант, более трусливый, чем когда-либо, придумал пробить их высоко, под самым потолком. Мы жили уже в своих домах, когда получилось это разрешение". Год спустя семейным сосланным было разрешено жить вне тюрьмы. В августе у Марии Волконской рождается дочь София, которая умирает, не прожив и дня. В 1832 году у Волконской рождается сын Миша, а через три года - дочь Елена. Личная жизнь Марии Волконской наполняется уже другим содержанием, в письмах Волконской уже нет ничего о муже, всё - о детях.

В 1837 году срок заключения Волконского кончился и он вышел на поселение в село Урик, в 18 верстах от Иркутска. Вот так вспоминает об этом Волконская: "Наша свобода на поселении ограничивалась, для мужчин - правом гулять и охотиться в окрестностях, а дамы могли ездить в город для своих покупок. Наши средства были еще более стеснены, чем в каземате. В Петровске я получала десять тысяч рублей ассигнациями, тогда как в Урике мне выдавали всего две тысячи. Наши родные, чтобы восполнить это уменьшение, присылали нам сахар, чай, кофе и всякого рода провизию, как равно и одежду".

В 1845 году Марии Волконской и её детям было разрешено по её просьбе поселиться в Иркутске, чтобы её сын мог учиться в гимназии. Сергею Волконскому было разрешено посещать семью 2 раза в неделю, а спустя некоторое время он тоже смог переехать в Иркутск.
С восшествием на престол Александра II Мария Волконская получила разрешение вернуться в европейскую часть России (1855), Сергей Волконский уехал из Сибири в 1856 году. Мария умерла на два года раньше мужа, в 1863 году. Сергей Волконский и Мария Волконская покоятся в селе Воронки Черниговской области (современная Украина).